Сонный-то сонный, а когда хозяйка не видела, вдруг просыпался и таким взглядом смотрел, что Рыньке спрятаться хотелось. Вот бы кому подошло кошачье имечко. Глаза зеленые вспыхивают и жмурятся, а сам разве что не мурлыкает.
С первых дней повадился хозяин Рыньке на жену втихаря жаловаться. И такой уж он несчастный, и этакий. И жизни-то у него нет, и пожалеть его, бедного, некому. И никто его не любит, даже мать только младшим занималась, а не им. Одна только Рынька его понимает, одна она у него родная душа. Рынька, пока дела делала, слушала, вздыхала в ответ. Ну да, и на него хозяйка покрикивает, не так как на Рыньку, конечно, но тоже нет-нет, да зашпыняет. Вроде, ему как с гуся вода, если совсем достает жена, он ее обнимет, она и замолкнет. А вот поди ж ты – и он расстраивается
Сначала Рынька сторонилась этих разговоров, но наслушалась причитаний и оттаяла. Он, выходит, не меньше ее страдает, хотя и взрослый, просто в себе носит, только с нею делится. Начал даже хозяин родным казаться, никто же с ней толком не разговаривает, кроме него. Ему одному она нужная и важная. Без нее точно пропадет, бедолажный. Сам так говорит – значит, верно?
Раз ночью, только дите ихнее уложила и сама уже дремала, хозяин на нее залез. Она ни спихнуть такого тяжелого не могла и пикнуть не посмела. Он ей «шшшшшш» говорил, «побудишь всех», вперемешку с ласковыми словами. Она и побоялась разбудить хозяйку, чтоб та не разоралась. А он потом уже проходу не давал, раз случилось. И деваться некуда. А он все жалится и нашептывает, что она единственная его отрада. Рыньке и жалко его, и противно, и стыдно. И назад не воротишь. И хозяйке в глаза не посмотришь. И прекращать он не соглашается, лезет и лезет. Ну вот зачем он это все делает, лучше б только жаловался. У Рыньки вдруг глаз сипаться начал. Противно так – дерг, дерг.
Приезжала в гости свекруха, мать хозяина. Такая же высокая, худая и согнутая, но без плешки. Навезла родне подарки: рубашки, мелкими-премелкими стежочками расшитые, и взрослым и дитенку. Аж рассматривать страшно, до чего работа мелкая и замысловатая, из стежочков крохотных – полосочки, из полосочек – завитки. Одно в другое переходит, и так цельная рубаха. Рынька никогда такой вышивки не видела и, когда ее посмотреть позвали, вслух об этом ахнула. Свекровь снисходительно заметила, что и не увидит. Она – единственная такая мастерица, не то, что в округе, в целом свете. Никто так и близко не сможет. Хозяин закивал: мол только мамуся так и могут, никто в целом свете не сравнится, царская одежка выходит. И вообще от приезда мамуси он сиял как начищенный самовар. Каждое ее слово ловил и поддакивал.
Вот Рынька и решилась этой женщине пожалиться, но, застав свекруху одну, струхнула и только бессвязно залепетала, что хозяин того, ну того самого, стыдного, а ей не того, ну что ж ей делать, как бы ему сказать, что не надо, может, мать родную послушает.
– Сама б в такого влюбилась, – неожиданно ответила свекруха, – Хорош же, чертяка. И смел. И красив. За таким любая девка в огонь и в воду пойдет! Мой сын! В меня!
«О чем это она?» – простонала про себя Рынька.
Свекруха скоро укатила. Брезгливо потискала дитенка на прощание, а вслух сказала:
– Вот еще младшего женю и будет полон дом внуков, сяду во главе стола, и внуки вокруг.
– В царских рубашечках, – хозяйка тихо это сказала, услышала только Рынька, а громко: – Ой, совсем забыла, вот же свекру гостинчик!
И сунула свекрови какой-то подарочек для ее мужа. Та обвела всех холодным взглядом, даже сына с его «Мамуся!», Рыньку вообще, считай, не заметила, не кивнула на прощание. С сыном о ней не поговорила, запрета не оставила.
Когда Рыньку замутило, она поняла, что «дожалелась». Перепугалась, а что делать – не знала, пошла к хозяину. Он сначала вдруг – «с кем ты там еще путалась, к тому и иди», и глаза ледяные, как у «мамуси». После ее слез предложил:
– А вот тут бабка есть в Мокрой балке, к ней сходи.
Рынька отшатнулась, а он начал уговаривать:
– Да все так делают. К ней пол округи бегает!
– Только меня не упоминай! - бросил вслед.
Рынька отпросилась у хозяйки, мол, глаз дергается, надо к знахарке. Та с подозрением на нее покосилась, но отпустила без слов – глаз дергался еще как. Рынька не дошла, вернулась, потом опять пошла. Стыдобушка-то какая ухмыляющейся старухе пытаться сказать, зачем пришла. Бабка ей живот больно намяла и цену назвала. Рынька ойкнула, что жалование еще не скоро, а того, что накопила не хватит.