— Не помогай мне, Боря! — крикнул я, вбивая лезвие меча в распахнутую пасть очередной жертвы.
— Но я же хотел как лучше!
— Вот и делай как лучше! — новый взмах сбил одну из тварей с медвежьего плеча.
— Мы здесь! — раздался крик Шуйского, а после два снежных комка попали в выбегающих из кустов клыкохватов.
Снежки моментально облепили чешуйчатые тела, превращая клыкохватов в ледяные скульптуры. Огненные шары, выпущенные с ели, разбили эти скульптуры на мелкие кусочки.
На меня бросился один из уродцев, и я уже поднял меч, когда воздушная волна отбросила клыкохвата назад и почти размазала его по столбу сосны. Кто это сделал? Впрочем, неважно.
Клыкохватов стало больше, они большой волной высыпали из кустов. Клыки, когти, мускулистые хвосты — всё это застыло на расстоянии пяти метров от нас. Они застыли, не торопясь нападать. Неужели снова переговаривались между собой?
Сколько их было?
Около полусотни, не меньше.
— Иван Васильевич, как вы? — раздался голос Собакиной. — С вами всё в порядке?
— Со мной всё нормально, — ответил я, не оглядываясь. — А вот женщинам лучше уйти! Эти твари стали как будто разумнее! Я не исключаю засады!
— Нет, засады нет! Я бы увидел! — послышался голос Годунова с дерева. — Нам отсюда хорошо всё видно. Высоко сижу — далеко гляжу!
— Сказочник, блин, — хмыкнул я в ответ. — Смотри, чтобы не подкрались со спины.
— А мы ещё отсюда видим круглую дыру в воздухе, откуда они выныривают! — подала голос Карамзина.
— Вот это уже интереснее! Где она располагается? — я на миг отвлёкся от созерцания чешуйчатых спин.
— На север десять метров. Слева от дорожки! — проговорил Годунов.
— Север за нами, Боря, — укоризненно ответил я. — Может, на юг?
— У меня тут мох! Мне виднее!
— Это не мох, это плесень! — возразила Карамзина. — На юг, Иван Васильевич!
— Мы готовы! — послышалось за спиной.
Я оглянулся. Романов тоже был с огненным копьём. Над ним махал крыльями горящий орёл. Собакина стояла с арбалетом изо льда, а возле ног застыл грозный северный пёс с кристально голубыми глазами. Шуйский опустил руки, с которых стекали водяные кнуты. Большая змея у ног приготовилась к прыжку.
Что же, тотемные животные и родовое оружие… Вполне неплохо. Если ещё с ели поддержит Годунов и Карамзина, то им удастся сдержать клыкохватов минут пять-десять. А мне большего и не надо.
— Господа! Я буду прорываться к Омуту! Если его не закрыть, то эти твари так и будут лезть! Вам нужно…
— Я с вами! — подала голос Марфа Васильевна.
— Вам нужно сдерживать гадов и не давать им разбегаться по сторонам. Мы с вами не хотим лишних жертв? Вот и хорошо, а пока прибудут ведари, пока вступят в бой, пока… В общем, сдерживайте гадов, а мы с мишкой сделаем всё остальное!
— Будьте осторожны, царевич, — проговорила Собакина.
Сейчас её голос прозвучал для меня лучше всякой классической музыки. Так бы и слушал, но… Я же суровый вояка и не должен раскисать! Тем более, когда на кону жизнь моей… Моей… Знакомой?
Даже в мыслях я стараюсь сдерживаться, чтобы снова не ощутить боль из первой жизни! Нет! Я не должен давать волю чувствам!
— Я буду предельно осторожен, боярышня. Ведь я же обещал вас научить управлять яхтой, — подмигнул я в ответ.
— Уродцы начали движение! Из Омута вырвалась стая! — заверещал Годунов.
Клыкохваты словно почуяли подкрепление, начали вставать на задние лапы, прищелкивать хвостом и клацать клыками. Ещё немного и они пойдут в атаку.
Что же, пора!
— Держите их и не давайте себя съесть! Мишка, вперёд! — рявкнул я, запрыгивая на загривок своего тотемного животного.
Мышцы зверя тут же пришли в движение. Клыкохваты взвыли, когда мы пошли в атаку. Медведь подобно каравелле ворвался в порт, полный рыбацких лодок. Я замахал мечом, рубя направо и налево. Мы начали пробиваться к Омуту…
Глава 8
«Ведарь всегда должен развиваться. Завиваться будут дамы и извращенцы!»
В Омут мы влетели с разгона. Прошибли лбами тонкую ткань мироздания и очутились в очередной локации Бездны.
Мы влетели в болото…
Твою же яркую звезду!
Вот чего больше всего на свете не любил, так это болота!
Почему не люблю? Потому что болото — это настоящий рай на земле для всякой гнуси и различной мерзости! Кто же любит ходить по колено в холодной, вязкой грязи, чувствуя, как она медленно засасывает в свои трясинные объятия? А запах!