Я невольно улыбнулся и собрался написать ответ.
В этот момент позади нас раздался взрыв!
Ну вот и сработала та яма, которую не стоило рыть другому!
Здоровенный оранжевый шар взвился к небу, растворяясь в голубизне. Михаил Кузьмич тут же затормозил и прижался к обочине. Он выскочил наружу, а я посмотрел в заднее число на машину, в которой недавно ехало живое тело.
— Разметало клочки по закоулочкам, — пронеслось около уха. — Без вариантов!
Вот и случилось. «Механик» нажал на сигнал, закапывая себя в могилу.
— Что там, Михаил Кузьмич? — окликнул я водителя, когда он открыл багажник и достал оттуда красный огнетушетиль.
— Да машина какая-то взорвалась. Помочь бы надо, Иван Васильевич! Вдруг там ещё кто остался жив?
— Конечно же, давайте поможем! — сказал я в ответ, уже зная, что там никого в живых не осталось.
Затем я вылез из машины и поспешил к горящим останкам. Я же хороший человек — я должен хотя бы сделать вид, что помогаю. В конце концов я староста первого курса жильцов Царского училища. Я не мог поступить иначе…
Михаил Кузьмич подбежал первым. Он направил пенную струю на пылающий остов машины, напоминающую сейчас горящий череп дракона. От машины несло горелой резиной, пластиком и… шашлыком… И этот запах был противным…
Я на бегу выпустил из рук водяной удар. Пламя зашипело под нашим сдвоенным напором, а потом начало отступать. Где-то далеко послышалась сирена пожарной машины.
На переднем сидении проявилась сидящая обгорелая фигура без головы. Саму голову я увидел уже на заднем сидении. Она скалилась белыми зубами в обгоревший потолок, разинув рот в неслышимом крике.
Приехавшая пожарная машина оттеснила как нас, так и подскочивших зевак. Наружу выскочили бравые ребята в форме и мигом затушили то, что ещё оставалось тлеющим.
Откуда-то нарисовались полицейские. Они шустро оцепили место происшествия и начали опрашивать свидетелей. Я тоже внёс свою лепту, рассказав, как всё было. То есть, что мы ехали, никого не трогали, а сзади ка-а-а-ак бумкнет…
Не стал говорить, что это водитель захотел сделать нам каку и ему прилетела ответка. Пусть теперь с ним на небесах разбираются по этому поводу. Я же оставил данные и место, где меня в случае чего можно найти.
Полицейские очень вежливо поблагодарили меня, кивнули Михаилу Кузьмичу и отпустили.
— Ох, бедняга, — проговорил Михаил Кузьмич. — Похоже, что переделал свою машину на газ, но что-то намудрил и в утечку попала искра.
— Да уж, бедняга, — задумчиво проговорил я. — А ведь на его месте могли быть мы…
— Ну что вы, Иван Васильевич, — замахал руками Михаил Кузьмич. — С газом я вообще никогда не связываюсь! Это такой опасный элемент… Сейчас он здесь, а через секунду взрывается. С ним вообще нужно крайне осторожно обращаться!
— Согласен, Михаил Кузьмич. Газовать нужно аккуратно, — хмыкнул я.
Водитель покосился на меня, помолчал, а потом проговорил:
— Вы уж простите меня, Иван Васильевич, но порой смотрю на вас и думаю, что вот сейчас вы сказали одно, а в виду имели совсем другое!
— Это называется мнительность, Михаил Кузьмич, — улыбнулся я в ответ. — Просто я часто ухожу в свои размышления и порой отвечаю невпопад. Не обращайте внимания, я раньше часто молчал, поскольку у ведарей в основном всё основано на движениях, а не на словах.
— Да-да, я понимаю, — проговорил водитель. — Простите за мои слова. Не подумавши ляпнул.
— Ничего страшного. Так что же, продолжаем путь?
— Да-да, конечно.
Машина поехала дальше. В салоне всё ещё пахло принесённым с улицы запахом сгоревших шин, пластика и… шашлыка.
Уж если Митя Февраль не поймёт такой толстый намёк, то придётся заявиться к нему в гости с прямым вопросом вроде: «Какого хрена?» Сейчас же я подожду приглашения от него у Гиви, совместив приятное с полезным. Толстяку же нужны сущности…
Сахиб Герай поклонился старшему брату, стоя на коленях. Его колени утопали в высоком ворсе ковра, а потом и лицо коснулось этого ворса, погрузившись в мягкие нити чуть ли не по уши. Пусть дворец крымского хана и убирали ежедневно, но всё равно пыль защекотала ноздри Сахиба.
Мехмед Герай поцокал языком, а потом произнес:
— Встань, младший брат, я счастлив видеть тебя в своём доме. Позволь же увидеть твоё лицо, о луноликий.
Сахиб почувствовал некоторую долю издевки в голосе старшего брата. Впрочем, он чувствовал её всегда, с тех самых пор, как они мальчишками бились на палках по дворе своего отца и Мехмед всегда побеждал. Он был сильнее, отважнее, хитрее. И он был прирожденным ханом! Ведь их отец, Менгли Герай, назначил своего старшего сына Мехмед Герая калгой-султаном, то есть своим соправителем и наследником.