Вот всё-таки порой удивляют меня люди! Ведь смерть за порогом, стучится уже в двери, а они всё скряжничают, скрывают, как будто собираются сокровища с собой на тот свет утащить. А ведь известно, что даже самый богатый император на свете не смог унести с собой даже иголочку!
Мы выбрались наружу. Я поделился сущностями, передал часть тем бойцам, которые используют живицу. В это время войска князя Старицкого переместились ближе к Александровской слободе и встали полукругом. Пока не окружали, но и основные выходы перерезали.
А ещё здоровенный Омут за их спинами не мог не привлекать внимания. Кто же такой там затаился, что пока не выходит наружу? Кого войска Старицкого скрывают?
Омут за спинами вражеского войска синел провалом в самой ткани мира. Он не просто стоял — он дышал, медленно и тяжело, и с каждым вздохом из его глубин доносилось что-то похожее на скрежет зубов.
— Ну что, — прошептал Ермак, щурясь в темноту, — готов поспорить, там сидит либо дракон, либо сам чёрт в ступе.
Я молча сгрёб пригоршню сущностей из мешка — тех самых, слабых, что дал нам Варфоломей. Они теплились в ладони, как светлячки в кулаке ребёнка: робко, ненадёжно, будто вот-вот погаснут. Раздавил их, чувствуя, как сила перетекает из ладони в тело. На бой хватит, если что — закину ещё несколько.
— Не дракон, — пробормотал я. — Драконам не нужны войска. Они сами — войско. Но кто-то явно не из простых.
— Очередной Патриарх? Неужто снова придётся Бездну без слуги оставлять? — хмыкнул Ермак.
Где же Тычимба? Почему он не проявляется?
Мой незримый слуга в последнее время почему-то всё чаще начал пропадать. И даже после выволочки за прозеванное взрывное устройство не извинился, а просто испарился. Смылся по тихой грусти.
— Может и Патриарх. Знаешь, в последнее время уже ничему не удивляюсь, — вздохнул я в ответ. — Если вылезет какое-нибудь очередное пугало, то даже буду ему рад. Хоть какое-то разнообразие… О! Чего это там? К нам никак переговорщика направили?
В самом деле от стоявших войск в нашу сторону направилась машина с белым флагом на вытянутой руке пассажира. Белая тряпица трепетала в руке, как крыло раненой чайки, не находящей места для посадки. Машина, боевой «Тигр», неторопливо полз по аккуратной дороге, оставляя за собой небольшую полоску сизого дыма.
— Ну вот, — пробормотал Ермак, щурясь на приближающийся автомобиль. — Тут либо миром пахнет, либо новой пакостью. В последнее время два этих слова как-то стали созвучны…
— Пойдём, поболтаем ерундой. Вряд ли тут кроме нас кто ещё возьмёт на себя переговоры, — пробурчал я в ответ.
Машина остановилась в десяти шагах от слободы. Дверь скрипнула, и из неё вылез человек — невысокий, сутулый, в потёртой военной экипировке, который висела на нём, как на вешалке. Лицо его было бледным, будто никогда не видело солнца, а глаза — узкими, как щели в старых ставнях.
— Ваше сиятельство… — он поклонился, и поклон этот был каким-то слишком аккуратным, выверенным, будто многократно отрепетированным перед зеркалом. — Князь Старицкий просит вас на переговоры.
Я перевёл взгляд на Омут. Там, в глубине, что-то шевельнулось — большое, тёмное, будто сама ночь решила обрести плоть. Всего лишь на миг, а потом это огромное и тёмное снова пропало.
— Где? — спросил я коротко.
Человек в форме улыбнулся. Улыбка у него была ровная, бесцветная, как трещина на унитазе.
— Вон там, — он махнул рукой в сторону старой часовни на краю поля. — Он ждёт. Один. Без оружия.
Ермак фыркнул:
— Как же без оружия, если у него за спиной целая армия да ещё… это.
— Это — для порядка, — мягко ответил переговорщик. — А разговаривать князь любит начистоту. Он просил прийти именно вас, царевич. Сказал, что с вами можно договориться и меньше народа пострадает, чем если бы переговоры вести с царицей…
Я посмотрел на Ермака, потом на своих ведарей. В их глазах читалось то же, что и в моих — недоверие, осторожность, но и любопытство тоже.
Ловушка там? Или всё-таки дядька Андрей в самом деле хочет поговорить?
— Ладно, — я кивнул. — Идём.
Мы двинулись к часовне — медленно, не спеша, будто шли не на переговоры, а по берегу реки, покрытой первым тонким льдом.
Тропинка вилась, как змеиный след на песке — извилисто, с подвохом. Старые берёзы по сторонам скрипели ветвями, будто старухи, хихикающие за спиной. Их листья, пожелтевшие и прозрачные, как старая пергаментная бумага, тихо шелестели вслед.
— Если это ловушка, — прошептал Ермак, — то очень уж красивая.