Кто захочет — тот останется в моей дружине, а кому захочется мирной жизни, того можно и подольше от линии фронта отослать. Пока что в деревню неподалёку, а потом уже как Бог даст. Конечно, большинству захочется именно мирного существования, но… Если бы исполнялось всё, что мы хотим, то жить было проще. И скучнее!
Но выбор я должен был предоставить. Поэтому сотворил Омут, потратив изрядно сил, и повернулся к стоящим. Чувствую, что сейчас выгляжу эпично — позади здоровенный голубоватый портал, от которого в стороны раздаются синеватые всполохи, а на его фоне я в боевой одежде.
Сейчас около полусотни спасённых человек. Пятьдесят ртов, пятьдесят пар глаз, полных надежды — или страха. Некоторые уже держали в руках оружие, другие сжимали в кулаках собственную беспомощность. Но все они смотрели на меня. Ждали решения. Приказа. Или хотя бы намёка на то, что делать дальше.
— Ладно, — хрипло буркнул я, окидывая взглядом эту разношёрстную толпу. — Кто умеет драться — шаг вперёд. Кто не умеет, но готов научиться — тоже. Остальных я заберу отсюда в Подмосковье, так как оставаться здесь опасно.
Вперёд шагнули не сразу. Люди переглядывались, взвешивали. Потом вперёд вышла девчонка с перевязанной рукой — та самая, что которую ещё недавно лечил Годунов… За ней — двое парней, один с перебинтованной ногой, второй — с пустым взглядом профессионала. Потом ещё и ещё…
В итоге из пленников ко мне присоединилось человек тридцать. Остальные предпочли отсидеться. Ну что ж, их право. Лучше сразу отсеять сомневающихся или подверженных страху. Они для моего дела станут лишь обузой.
— Те, кто со мной — получат железо, еду и кров. Но у меня за основу взяты тренировки. Будете жалеть, что родились. Предупреждаю сразу, чтобы потом вопросов не возникало. Остальные… — я махнул рукой в сторону уходящей вдаль тропы. — Там километров через пять есть деревня. Скажете, что от меня — вам помогут переправиться дальше. Прощайте и не поминайте лихом. Если свидимся, то обязательно обнимемся.
Освобожденные пленники поклонились, шепча слова благодарности, а после ушли в указанном направлении. А я остался с теми, кто решил, что свобода стоит дороже спокойствия.
Молодые и уже входящие в пору взросления. С ранами или оставшиеся здоровыми. Интересно, сколько из них выживут?
Но это уже их выбор. Я им давал шанс изменить судьбу.
А я, как обычно, пойду против течения. А уж течение в царском дворце мутное, разветвлённое — всяк карась под свою корягу пытается побольше добра и власти утянуть. Чтобы родовые корни укрепить и при возможности чужие выдернуть.
— Иван Васильевич, а татарчат тоже с собой возьмем? — спросил Ермак, когда первые бойцы зашли в Омут.
— Придётся с собой брать. Не бросишь же здесь — сгинут сразу, — вздохнул я.
— Мы выживем! Мы стойкие! — с вызовом выкрикнул младший сын мурзы. — Мы даже тигров не боимся!
— Ну, раз тигров не боишься, то и в столице не страшно будет, — хмыкнул я в ответ. — Хотя, там зверьё гораздо опаснее…
Ко мне подошла Марфа Васильевна. Всё то время, пока я разбирался с раненными, пока давал выбор освобожденным и разговаривал с царицей, она стояла поодаль. Не мешала мужу править…
Самая классная жена — тихая, спокойная, всегда рядом и всегда готовая поддержать. И вместе с тем она являлась «летучим всадником», и к тому же не раз принимала участие в боях. Она чем-то мне напоминала саблю в ножнах — пока не вытаскивают наружу острую сущность, всегда прекрасна и стройна.
— Значит, снова снимаемся с места? — спросила она со вздохом.
— Снимаемся, — кивнул я в ответ. — Возможно, сегодня же вернёмся, но нужно быть готовым ко всему. Кто знает — что у царицы на уме?
Марфа Васильевна молча кивнула, её глаза скользнули по нашим людям, оценивая, кто сколько выдержит. В глазах любимой читалась усталость, но не слабость — скорее привычная горечь, как у воина, который слишком часто видел, как рушатся планы. Или слишком часто видел, как умирают солдаты, с которыми только недавно перешучивались за общим столом.
— Ладно, — сказала она тихо. — Может поесть успеют перед дорогой? Отправимся чуть позже?
Она махнула рукой и тут же к нам из поместья выскочили Марфа с Меланьей. В руках они тащили нарезанные ломти хлеба с крупными кусками мяса и порезанными луковицами. Семён вытащил пару бутылей с водой.
Во как! Всё подготовлено! Я усмехнулся. Жена всегда помнила о таких вещах — о хлебе, о воде, о том, чтобы у людей силы оставались. Не зря её в отряде звали не иначе как «матушка». Хотя если бы кто-то осмелился назвать её так в лицо — получил бы подзатыльник. И не от меня, а лично от «матушки».