— Только никому об этом не говорите, — нахмурился я. — Иначе придётся доказывать обратное.
— Спасибо вам, Иван Васильевич, — поклонилась хатун. — Надеюсь, что ещё когда-нибудь увидимся…
— Обязательно увидимся. И не раз! Обязательно к вам на бешбармак загляну! — поклонился я в ответ. — Как будете отправляться, скажите. С меня будет царский подарок!
Сююмбике ещё раз улыбнулась и вышла. Через минуту после того, как за ней закрылась дверь, снова раздался стук.
— Да вы издеваетесь? — буркнул я. — Войдите!
В кабинет дружно прошагали Годунов и Токмак. Глаза у обоих блестели, похоже успели хряпнуть с утреца.
— Ваше Величество! — в один голос затянули два шута. — Не вели казнить, вели миловать!
— Сейчас каждому по мордасам надаю и с лестницы спущу! — прикрикнул я. — Если по пустякам беспокоите, то…
— А я говорил, что прозвище Грозный ему как нельзя кстати подходит? — как бы между прочим спросил Ермак у Годунова. — Вон, как бровь хмурит, прямо аж оторопь берёт и посикунчики по коленям хлещут…
Годунов уставился на него. Около десяти секунд пытался сдержаться, даже губы сжимал, но потом расхохотался. Ермак присоединился к нему. Ну а я, глядя на этих двух полудурков, тоже не смог удержаться от смеха.
— Чего припёрлись? — спросил я, когда мы отсмеялись. — Опять какую-нибудь затею задумали?
— Да, — посерьёзнел Ермак. — Пришли просить, чтобы вы, Ваше Величество, отпустил нас к хану сибирскому в гости.
— Чего? — захлопал я глазами. — Чего вам на месте не сидится-то? Или уже все раны зажили?
— Да вроде бы все, — пожал плечами Годунов. — А вот только не можем мы на месте усидеть, Ваше Величество. Привыкли уже с вами по весям нашей родины шататься. Уснуть не могу на пуховой перине так, как спал на голой земле.
Я прищурился, изучая их лица. Ермак — бородатый, с хитринкой в глазах, будто медведь, притворяющийся добродушным. Годунов — спокойный, но в этой невозмутимости сквозила та же охота к перемене мест. Оба — как с цепи сорвались, только дай волю.
— К хану сибирскому, говорите? — переспросил я, постукивая пальцами по ручке кресла. — А не рано ли? Казань только взяли, а вы уже на новые земли зубы точите.
— Так ведь, Ваше Величество, — Ермак развёл руками, — пока мы тут сидим, Кучум себе новых союзников ищет. А потом, глядишь, и к нам в гости соберётся. Нехорошо это. Лучше уж мы к нему. Да и люди мои роптать начинают. Отучились от дела — пьянствовать да в карты играть принялись. А так, глядишь, и делом займёмся.
Я вздохнул. Эти двое — как псы на привязи: чуть отпусти — и уже мчат куда-то, только пыль столбом. Но без них — скучно. И, чёрт побери, они правы. Пока мы тут пиры да советы разводим, Сибирь не ждёт.
— Ладно, — буркнул я. — Готовьтесь. Но смотрите — если начнёте без моего слова — головы сниму.
Ермак тут же осклабился:
— Да мы, Ваше Величество, как шелковые будем! Только скажете — и в путь.
— Ермак Тимофеевич, я Годунова ещё награжу, а вот тебе… — я поднялся с места и прошел в сторону стоящего шкафа.
Из створок вытащил подготовленную заранее кольчугу. Лёгкая, но прочная — пулемётной очередью не разобьёшь. На груди бляшки с изображением государственного орла. Они были заговорёнными, призванными отводить любые невзгоды от носившего.
— Кольчуга боярина Петра Ивановича Шуйского, — произнёс я. — Вот, досталась мне от его потомков. Да не хмыкай ты. Она нормальная, без всяких косяков. Проверено на всё — на яд, жар, воду. В общем, безопасная она. А тебя может выручить в трудную минуту.
— Благодарю, Ваше Величество, за подарок щедрый. Думаю, что пригодится. Правда же, Борис?
— Ну да, ты же в любой драке первый, тебе и первый выстрел получать, — вздохнул Годунов. — А кольчуга и правду знатная.
— Борис, я тебя позже отблагодарю. Теперь ступайте. И чтобы без глупостей, — добавил я. — Не то знаете, какая у меня рука тяжёлая.
— Знаем, — хором ответили они.
Я махнул рукой — мол, свободны. Они поклонились и вышли, но ещё до закрытия двери я услышал, как Ермак шепчет Годунову:
— Ну что, Борис, пошли собираться? А то как бы царь-батюшка не передумал…
Дверь захлопнулась.
Я остался один. Опять.
За окном ветер гнал по небу рваные облака — будто торопился куда-то, как эти двое. А я сидел за столом, среди бумаг и решений, которые нельзя было никому передать.
Потому что царь — он как тот самый меч: если взял в руки, то рубить должен сам. Даже если очень хочется бросить всё и рвануть за ними — в ту самую Сибирь, где нет ни бумаг, ни придворных, ни всей этой бумажной кутерьмы, а только ветер, снег и бесконечная воля.