Да и не ужились бы они с Линой никак. Каролина бы раздавила её однозначно. Катя это прекрасно понимала, потому и покинула меня. От греха, как говорится.
Видимся теперь иногда почти постоянно. Она жена моего друга Нартова, а также главная по чаю при Императрице, так что всяк мой визит в Зимний дворец неизбежно приводит к нашим встречам. И не скажу, что у меня не шевелится ничего в душе. И не только в душе.
Ладно, пустое.
Чем мы со Степаном заняты? Монтируем в большом сарае огромный механизм с паровым двигателем. Прообраз будущей фабрики.
Ну, «мы монтируем» – это я грешу против истины. Тут хватает и без нас с Нартовым кому работать ручками. Но, Степан всюду. Везде нужно посмотреть, проконтролировать, убедиться, похвалить или дать… э-э-э… нагоняй. У него хорошо получается, потому я не лезу не первый план. Негоже Цесаревичу и прочему Кронпринцу с Герцогом и Принцем, лезть в масло и мазут. Моё дело – руководить, как делали это до меня и будут делать после меня все приличные люди.
– Степан! Сколько ждать?
Крик:
– Фёдорыч! Три четверти часа! Не больше!
Понятно. То есть часа два. А говорил, что почти готово. Ладно, не буду стоять у него над душой, он знает, что делает.
Сладко потягиваюсь.
Погода прекрасна. Виды прекрасны. Где моя прекрасная Лина?
Лину я нашёл в её кабинете. Её кабинет – это нечто. Спрашивается, есть рядом лаборатория, зачем же ты тащишь в кабинет колбы и пробирки всякие с записями о ходе опытов и экспериментов? А ей так удобнее и ближе. Мысль пришла, шаг – и ты в будущем. Шучу, конечно, машину времени мы ещё не изобрели, но, разве это останавливает истинного учёного?
Спрашиваю на немецком:
– Привет, любимая. Чем занята?
Поцелуй.
– Привет, любимый. Думаю, поставить химический опыт касаемо…
Закрываю её уста новым поцелуем.
– Любовь моя, мы договаривались – никаких химических опытов с твоим личным участием. У тебя есть люди. Не хватает, чтобы ты надышалась какой-то ерунды ядовитой. Нам нужен здоровый Наследник. Ты мне обещала.
На удивление, Лина смиренно кивает.
– Прости. Хорошо.
– Вот и славно. Пойдём лучше погуляем. Погода просто чудесная.
…
Ораниенбаум – прекрасное место. Особенно летом. Теперь у меня два любимых места в мире – Ново-Преображенское и Ораниенбаум. Два моих дома. Мне хорошо здесь. И там.
– Петер, а ты чем был занят с утра?
Вздыхаю.
– Степан обязался запустить нашу машину. Пока возится. Хотя два часа назад сказал, что всё готово.
– Любимый, не суди строго. Ты сам учёный и техник. Всякое бывает.
– Это да. А вон и Нартов бежит. Порадует чем-то. Или нет.
Лина усмехается.
– Посмотрим.
Крик Нартова на русском:
– Фёдорыч! Готово! Запускать?
Киваю.
– Запускай, что с тобой делать. – Лине, по-немецки – пойдём, посмотрим?
Она лукаво на меня смотрит.
– А это не опасно? Я ведь тебе обещала.
Пожимаю неопределённо плечами.
– Если котёл взорвётся, то он за каменной стеной в соседнем сарае. Вряд ли он так взорвётся, что поразит нас. А, вообще, не должен. Проверяли и испытывали. Это, моя любовь, механика, а не химия твоя непонятная.
Смех.
– Ой-ой, сколько раз за год взрывались твои машины?
– Не придирайся. Это были эксперименты. Так, что там, Степан?
Переходить на русский я уж не стал. Нартов прекрасно говорит по-немецки. Как, впрочем, и все вокруг меня. Даже Императрица в присутствии Лины. Язык – это средство коммуникации, а не самоидентификации.
Мне он удобен. Для меня здесь – это второй родной язык. А, может, и первый, с учётом того, что я попал прямо в Киль, а не в Москву. Да, и, образование я в этом времени получил на немецком. Ряда привычных мне слов в русском языке середины XVIII века просто нет. Зачем ломать комедию с патриотизмом на бытовом уровне? Я же не на площади выступаю.
– Запускаю!!!
Где-то за стенами сарая ахнуло, чухнуло, пыхнуло, раздался гудок паровоза, которого ещё нет, дальше чем в проекте.
У нас сегодня пробник. Непрерывного производства пока нет. Не освоили. Но движемся. А пока сетка, ткань, листы будущей бумаги в виде целлюлозы. Отжим. Пресс. Сушка. Резка.
Лист. Лист. Лист.
Появился Нартов.
– Здравствуй, Лин.