Будущая Императрица Екатерина Алексеевна потчует воспитанницу вкусностями.
Императрица Елизавета Первая сейчас, вероятно, у себя в Зимнем дворце и правит Империей.
Да, после официальной смерти её старшего брата Ивана Третьего, именуемого в моё время Иваном Шестым (спасибо верноподданническому прогибу Карамзина), она – потенциальная Императрица. До меня. Со мной. Вместо меня. Тут, как Бог даст.
Почему Катя у нас в семье? Ну, кроме известного христианского человеколюбия? Потому, что это малолетнее чудо – наш смертельный враг. Она – наш приговор, вдруг что. Если Старшая Ветвь и заговорщики вокруг неё решат избавиться от представителей Младшей Ветви. То есть от нас и от меня лично.
Катя – наша смерть. Ну, для Лины, может быть, она – просто вырванный язык и монастырь где-то в глухой Сибири, но, для нас с Матушкой – точно плаха. Или просто удавка. Поэтому эта милая девочка здесь, в этом уютном саду, и уже стала частью нашей с Линой семьи.
Катя уже освоилась и даже не плачет. Говорить ей трудно, но от фактически глухой другого ожидать невозможно. Я с ней усиленно учу жестовый язык, надо же как-то общаться с воспитанницей. Учу буквам. Она совсем не дура, хоть и мелкая. Схватывает всё буквально на лету.
Лина спросила у неё, что ей ещё предложить. Жестами, понятно. Она тоже быстро учит язык, благо носитель языка (я) сидит рядом.
Катя кивнула и указала на блюдо с клубникой со сливками.
Конечно, тут же получила. Даже собакену кинула, но, тот, почему-то, не стал есть клубнику. Лизнул сливки и всё. Пришлось бросить ему кусок балыка.
Мы занимаемся с ней.
Многие люди думают, что глухонемые не слышат звуков. Это так, но, не совсем. Некоторые не слышат совсем, но прекрасно ощущают низкие частоты. Другие их даже слышат. Можно сколько угодно петь песни им прямо в ухо, и они ничего не услышат, а вот гул далёкого самолёта в небе – услышат. Сам за единокровной тёткой не раз такое наблюдал. Дед до войны от бабки ушел, но успел, до своей героической гибели под Москвой, брата и сестру моей маме заделать. Вторая жена деда умерла в сорок втором, тысяча девятьсот, который. Дочь её Лизавету, двухлетнюю, потерявшую слух после скарлатины, забрала моя бабушка, а сына приняли к себе родственники их матери.
Баба Инесса даже в школу для глухих перешла тогда. Потом она лет десять ею руководила. Так и получилось, что бабка учила тётку Лизу и меня языку жестов с двух лет вместе, да и потом я у неё бывал в школе часто.
А Катенька не совсем ещё глухая. И, честно сказать, я не знаю, до какой степени прогрессировала её глухота на самом деле. Медицина тут – одно название. Тем более, как тут опираться на какие-то мутные записи непонятных авторов.
Для них – глухая и глухая. Было бы сказано.
Просвещённый XVIII век тёмен в своей сути. Вот в массовом сознании немцами считаются все, кто из Европы и не говорит по-русски. А итальянец ты, испанец, француз или англичанин – без разницы. Все сплошь немцы.
И, конечно, вероисповедание. Собственно, наций ещё нет, как таковых. Поэтому так легко меняются флаги и верность службы для дворян. Нет Наций. Просто нет. Язык есть, но многие знают много языков. Служат конкретной короне и государю. Особенно, если корона, которой ты теперь служишь, лояльно или терпимо относится к твоей религии.
Но, условный православный грек или грузин – он ведь почти русский. Даже если ты его не понимаешь. А самый верный Русской Короне Миних – подозрительный немец. Да, что там Миних. Я сам тому пример. Для масс и общества Лиза – русская. А я – немец. И ничего с этим не поделать. И Лина – немка. Хоть мы и приняли православие.
К чему я это? С чего завёлся?
Да, ни с чего, собственно. Читал вечером донесения. После высылки Шетарди кучка, которая кружила вокруг француза, начала примыкать к моей Голштинской Партии. Да, есть и такая. Сбиваются в кучу немцы и европейцы. А я, типа, их лидер и защитник их интересов. Смешно, но, политика и интриги вещи совсем не смешные.
Или вот пример. Мы прекрасные друзья с Лёшей Разумовским, Князем-Супругом Императрицы. Мы часто вместе играем в шахматы или в кости. Болтаем. Пьем. Обсуждаем всяко-разно. Но, он – лидер Русской Партии при Дворе, а я, соответственно, лидер Немецкой.
И гнобившие Ломоносова немецкие академики считают меня своим, а вот Русская Партия – совсем не обязательно.
И будете смеяться, но, я до сих пор говорю по-русски с акцентом. Не могу перестроиться на местный диалект, коих так много. Поэтому, всё списываю на то, что русский язык для меня не родной.