Киваю.
– Спасибо.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ЦАРСКОЕ СЕЛО. ИМПЕРАТОРСКИЙ ДВОРЕЦ. 12 сентября 1746 года.
– Матушка, счастлив сообщить тебе, что Лина благополучно разрешилась бременем. Мальчик. Назвали Павлом, как ты и повелела.
Мы с Разумовским неслись сквозь ночь, загоняя лошадей. Я не хотел, чтобы новость кто-то сообщил раньше меня. Едва я убедился, что с Линой и младенцем всё благополучно, сразу прыгнул на коня. Конечно, нас скакал целый отряд, но, не замечал я никого. Механически меняли лошадей, я что-то ел и пил, но, не помню, что и где.
Не имеет значения.
Значение имеет только то, что здесь и сейчас. И то, что у меня осталось дома. Остальное – пустое. Суета.
Матушка перекрестила меня, обняла и поцеловала в лоб.
– Спасибо, Петруша. И Лине спасибо. От всей России спасибо. Я верила и молилась. Услышал Господь. Вот, передай Павлу Петровичу. От меня. Подарки ещё будут. Не сомневайся. Великое дело вы совершили. Для России и для Династии. Порядок установлен. Раз и навсегда. А пока – просто положите рядом с Павлом. Святой. Намоленный. Из монастыря. Он убережёт его и Лину. А я помолюсь за вас всех. Во всех церквях и монастырях Святой Руси будут молиться за здравие и многая лета. Прими.
Я склонил голову и принял в руки большой золотой православный крест.
– Утром велю сто один залп в Петропавловке дать, как дед твой установил. Пусть народ знает о рождении Наследника у Наследника.
Глава 5
Прогрессорство со скоростью света
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. УСТЬЕ ЛУГИ. ЕЛИСАВЕТПОРТ. 15 декабря 1747 года.
Палатка на заснеженном холме.
Отнюдь не туристическая, как вы понимаете.
Шатёр.
Сообразно статусу сидящих в нём.
Что могут делать два дворянина самой высшей пробы в таком шатре зимой? Понятно, что – пировать!
Нет, у нас не было кутежа и прочей пьянки. Мы пили красное сухое, кушали мясо и сыр, вкушали прочие блага кулинарии, соответствующие основному блюду и историческому моменту.
– Так что, куме, – на свой малороссийский манер, молвил Разумовский, – так едешь в свою Германию?
Киваю.
– Да, кум. Как думаешь, кумА отпустит кУма с должности?
– А что ж не отпустить-то? Засиделся ты в должности. Скучно тебе. И я вижу, и она видит, и Лина твоя тоже видит. Тесно тебе. А война отлично прочищает мозги. Экспедиция твоя почти готова. Англичане дали деньги и добро. Зря что ли мы союзники.
– Пока – союзники. У Англии нет вечных союзников, есть только вечные интересы.
– Да, Пётр. Как и у всех. Но, пока нам по пути с ними.
– Согласен.
– В общем, кум, наливай, а то сидим всухую.
Наливаю.
Да, мы – кумовья. Причём перекрёстно. Лёха – крёстный отец Натальи, а Лисавет – крёстная мама Павлика. Я, в свою очередь, крёстный сына Лисавет и Алексея, а Лина – крёстная мать их дочери. В общем, мы теперь родня во всех смыслах.
– Может воздухом подышим? Надоело сиднем сидеть.
Разумовский усмехнулся.
– Я ж говорю – тесно тебе. Ну, изволь, пошли.
Мы накинули шубы и вышли «во двор» шатра.
Холм. Луна. Снег. Лёд. Внизу горят костры.
Башня семафора, пользуясь хорошей погодой и видимостью, передавала световые сигналы в ночь. На той стороне замерзшей Луги другая башня ответила, подтвердив приём сообщения.
Скрип механизма и вот «наша» башня передаёт сигнал уже в сторону дороги на Санкт-Петербург. Ответное «подтверждаю приём». С той башни сигнал просемафорил дальше, на башню в десятке вёрст от нас. Оттуда сообщение пошло ещё дальше. Меньше чем за час, сообщение получат в столице. Что-то просигналят в ответ.
Пока шла обкатка линии семафорной световой и механической связи, в виде шестовой системы знаков при слишком ярком солнце.
Прожектор Рихмана помогал обеспечивать яркий свет без применения электричества. Десять башен от Елисаветпорта до Ориенбаума. Пять минут и первые знаки примут связисты на башне дворца и побегут с депешей к Лине. Ещё семь башен, и весть из Еслисаветпорта, через Петергоф и Стрельну, примут спецы главпочтамта Санкт-Петербурга. Или Царского Села.
Понятно, что сообщение передавалось познаково и длинные письма передавать сложно и дорого. А короткие депеши вполне быстро доходили до требуемого абонента. Уж лучше, чем гнать гонца сквозь зиму двое суток.