Я промокла. Я опустила взгляд. Кровавые куски змеи прилипли ко мне. Но змея погибла.
— Ты в порядке? — раздался сзади голос.
Я повернула голову и подняла взгляд. На вершине холма был Берд в белой ковбойской шляпе и с ружьем в руке, словно из фильма Гари Купера. Он смотрел на меня с суровым видом.
Он только что спас мне жизнь. Я посмотрела туда, где была змея, чтобы убедиться, что ее больше нет, что я уцелела. Она погибла. Я осталась.
Я кивнула, не зная, что сказать.
— Оставайся там, — приказал он и быстро съехал по склону, остаток преодолев прыжком. Он опустился рядом со мной с печальным видом. Он оглядел меня и пару раз кивнул.
— Будешь в порядке. Идти можешь?
— Ага, — прохрипела я. Кашлянув, я попыталась показать себя менее глупой. — Могу, лодыжка болит, но я не думаю, что сломала ее.
Он зашел за меня и поднял под руки, стараясь не задеть раны. Я встала на ноги, смущаясь даже смотреть ему в глаза.
— Спасибо, — тихо сказала я.
— Змея — плохой знак. Убивать ее — еще хуже, — сказал он. — Но было бы гораздо хуже, если бы она добралась до тебя.
— Она была ядовитой?
— Очень. Но она тебя уже не тронет.
— Вы, наверное, думаете, что я совсем чокнутая. Пойти в горы в одиночку, никому не сказав. И теперь вся левая сторона у меня разбита.
Он коснулся моего плеча и заглянул в мои глаза. Его теплый взгляд был еще и мудрым.
— Я не думаю, что ты «чокнутая». Хотя стоило сказать хоть кому-то, куда ты идешь.
Но я следил за тобой все это время. Знаю, теперь уже можно не говорить тебе, что эти холмы не так красивы, как кажется. И тут есть опасности похуже змей. И я знаю, что больше ты этого делать не будешь.
Я тряхнула головой, глядя на землю, чувствуя себя ребенком.
— И твоя рука не так плоха, как ты думаешь.
Он облизнул палец и потер мою кожу. Грязь исчезла в том месте, показывая, что на коже только незначительные царапины.
— Мы все почистим. Идем, или мне тебя понести?
Я улыбнулась.
— Нет, я в порядке. Правда. Ведите.
Он пошел по тропинке, которую я заметила раньше, через каждые несколько шагов протягивая руку. Я старалась отказывать как можно вежливее.
Мы шли по лесу около пяти минут. Я чувствовала, что мы опускаемся, воздух теплел даже в тени деревьев.
— И, — сказала я, — я заметила, что там кто-то был до меня.
— Ага, — ответил он, идя дальше.
— Там были следы костра, лопата и отпечатки. Будто люди что-то копали.
— Тут такое все время.
— Это Мигель или Шан?
Берд рассмеялся, обошел утес, что нависал над деревьями.
— Нет, не они. Нью-Мексико отличается от Орегона. У нас нет законов собственности.
Люди приходят на твои земли и уходят, когда захотят.
— Но разве вещи, что они выкапывают, не ваши?
— Как сказать. Если они ищут предметы навахо, то они общие. Для всех навахо. Но если кто-то найдет вещи навахо у Ланкастеров, то им лучше забирать их себе. Уилл и Сара все равно уже этим путем не следуют.
Интересно. Я уловила нотку неодобрения в голосе Берда.
— Это очень большая проблема, что люди меняют… путь? — спросила я.
— Может стать проблемой. Для их семей. Но люди из города, все мы толерантны. Это позор, но ты не можешь винить их в это время. Сейчас это никак не помогает им. Может, христианство как-то сильнее вознаграждает их.
Я подавила смешок.
— Их нельзя такими назвать, — сказала я. — Для такой кричащей христианки Сара… — я покачала головой. — Она не вознаграждена. Она лицемерка.
Берд остановился, и я чуть не врезалась в его спину. Я вдруг испугалась, что разозлила его. Я закрыла рот.
Он развернулся и посмотрел на меня, вскинув брови.
— Думаешь, Сара врет?
— Нет. Не так, просто не понимаю, как она может быть такой религиозной, если ведет себя противоположно. Может, дело во мне. Может, просто я ей не нравлюсь.
Он кивнул и посмотрел на деревья, солнечный свет проникал сквозь иголки. Берд всегда был уравновешенным.
— Ты должна понять… она не всегда была такой. Годы назад она была слепой, но была лучше. Не знаю, что случилось потом. Но Уилла и Сару сложно разгадать, и я могу лишь сказать, что уйти от навахо не так просто. Это больно. И религия полна лицемерия.
— Точно, — кивнула я.
— Во что ты веришь? — мягко спросил он.
— Я верю в Бога. Или в какую-то силу, что за гранью нашего понимания. Но я думаю, что религия — тюрьма, сделанная человеком, — честно сказала я. Только папе так лучше не говорить.