Хенрик едва не плакал, бродя по бесконечным улицам пыльного города. В бессильной злости сжимая кулаки, он не разбирал пути и чуть не попал под проезжающие экипажи карет. Так он сам не заметил, как оказался на поле цветов за городом, где только сегодня они с Тэей собирали травы для очередного заговора.
Утром того дня они искали корень мандрагоры. На эту охоту, согласно древним поверьям, следовало идти с черным псом. Старая собака по имени Ивар служила своеобразным громоотводом для темных сущностей, которые обитали в корне этого страшного растения и требовали жертвы за то, что их потревожили. Правда, Ивар пережил не одну мандрагору. Видимо, у пса давно уже не было души, потому что он был жив-здоров, и имел неплохой аппетит. Хотя, сколько Хенрик его помнил, пес передвигался с трудом, лениво следуя за хозяйкой по бесконечным альпийским полям.
Каждый клубень мандрагоры имел женское и мужское начало, и служил для разных целей. Сегодня нужно было найти именно мужской, потому что Тэя собиралась изготовить снадобье, воздействовавшее на мужчину.
-Хенрик, нам надо быть осторожными, потому что мандрагора не любит, когда ее тревожат и ее дух будет стараться попасть внутрь тебя через душераздирающий крик. Его не может выдержать никто, многие даже сходили с ума от него. Поэтому, вот – и она протянула ему восковые кусочки – возьми их и как только я скажу тебе, плотно заткни ими уши. И не смей их трогать, пока я не подам тебе знака. Ты понял?
Он вспомнил ее взгляд: она смотрела на него серьезно, но даже здесь были видны ее глаза, такие игривые и манящие. И еще, взгляд ее зеленых глаз был направлен словно в его душу, и говорил о том, что это все не праздные слова. Вообще, Тэа оказывала на Хенрика какое-то магическое воздействие, что бы они ни делала, что бы ни говорила. Он восхищался ею, нередко любуясь ее выражением лица, грацией жестов и модальностью голоса, которым она умело управляла, воздействуя на настроение собеседника. Она околдовала Хенрика, который ощущал себя в полной власти ее очарования.
В ответ, он встревоженно кивнул ей. Ведь кто знает, а вдруг весь этот тонкий мир и вправду существует? Одновременно, глаза его заблестели. Ему нравился этот ритуал, и мистика, и этот волшебный мир, в котором жила Тэя. И, несмотря на его неверие в потусторонний мир, Хенрик был благодарен за то, что она познакомила его с этим запретным местом, которое так близко и так далеко от тленной реальности.
Ему было достаточно и того, что она сама верила во все это.
И тут он очнулся от недавних воспоминаний, потому что дошел до одинокого дерева посреди поля эдельвейса. Желтый круг солнца ярко освещал перламутровые жемчужины цветов, потревоженные чистым горным ветром. Казалось, что горизонт, за которым виднелись исполинские горы, закрывавшие своей мощной грудью далекие страны, никогда не прейдет, как и его страсть к Тэе, бурно пульсирующая в его горящих венах.
Он бил руками по дереву, пытаясь изгнать из себя скромность и страх, которые словно заковали его в железные кандалы, металлическим холодом сжимавшими все его чувства и желания. Всю жизнь он подчинялся пустым авторитетам. Не имея родителей, которые рано покинули этот заброшенный апостолами праведности мир, он привык делать то, что говорили ему люди, которым он был безразличен и которые заботились о нем не из любви, а из чувства втайне ненавистного им долга.
В этот миг Хенрик прервал свои недобрые рассуждения: он поднял взгляд на красивый, но заброшенный горизонт впереди, а потом повернул голову к дереву, которое безмолвно возвышалось в этой пустынной роскоши диких цветов, и к нему пришло ощущение того, как пуст его мир чувств, наполненный серыми красками каменных мостовых и ветхих домов Инсбрука, и понял, насколько яркими и живыми были те чувства, которые он ощутил рядом с Тэей. Теперь он был перед выбором: превратиться в такое же одинокое дерево среди океана чувственной красоты, или стать живым, способным слушать своей сердце и двигаться по пути своих пульсирующих эмоций, которые подобны прекрасному горизонту вдали.
И он не понял, когда стал бежать. Он летел куда-то, как своя тень, догоняющая настоящего себя. Именно сейчас он ощутил, что по-настоящему свободен и может делать то, что хочет, почему что бежит к кромке неба, сливающегося с бренной землей. Потому что он и есть эта тонкая линия, связующая небо и твердь, душу и тело. Он не помнил, сколько шагов одолел в этой битве с самим собой, и как остановился, и почему повернул назад, в сторону города, но он твердо знал, что хотел сделать.