Так создалась почва для гражданской войны в Монголии, и русский купец-просветитель, десятилетия проживший бок о бок с народом своей «второй родины», не мог не встать на его сторону против монгольских феодалов. И – против их ставленника Унгерна. И он, А. Бурдуков, Тихон Турсуков марковского романа, тоже жаждал переустройства мира – на добрых, созидательных основах. Конечно, для нас сегодня его прожекты тоже наивны, и не все в них увязывается с его же стремлением к сохранению достоинства и самостоятельности каждой личности и каждого народа. И он тоже представлял себя одним из хозяев мира как «всемирного Акционерного общества», и он был сходен с Юнгом-Унгерном (хотя, впрочем, тут надо вспомнить и Рериха, и других известных людей) в том, что тоже хотел с Востока указывать миру «новый великий и ясный путь»… Страшная, непредсказуемая стихия – История, она со временем выносит горькие приговоры почти всем, кто жаждет творить ее – даже творить добром. А революция для героя-россиянина из романа Маркова (как и для самого автора, с юных лет поверившего в ее идеалы и ставшего на службу ей) была прежде всего осуществлением созидательных устремлений людских масс, освобождением народного интеллекта и таланта от всяческих пут.
Так что революционность Тихона Турсукова и его прототипа была совсем иной, чем у вождей тех, кто судил в Новониколаевске Унгерна. Русский просветитель-коммерсант был враждебней барону, чем они – по сути души своей. Они – два полюса. «Налитые кровью глаза истории смотрят на вас обоих, – так думает Турсуков о себе и о Юнге. – История решит: кто из вас сильнее?»
… И тут опять вспоминается старинное изречение: победитель не получает ничего. История прошлась «красным колесом» и по единомышленникам Унгерна, и по множеству таких людей (по цвету России, по ее самым талантливым силам!), как А. В. Бурдуков. И устами своего русского героя молодой писатель в конце 20-х годов попытался объяснить одну из главных причин той ужасающей трагедии, которой обернулся Октябрь для России, причину того, почему, воплощая свои идеалы, вожди революции оказались в противоречии с мирным и созидательным духом народа. Вспомним слова Турсукова:
«Эти люди… сделали великую революцию, они стали ненавидеть уже не десятки, а сто миллионов людей всех наций, влюбленных в себя и в свою ограниченность…. Они любят ненавидящих, тех, кто борется со старым…»
Хотел того герой «Рыжего Будды» (и его автор) или нет, но он выразил то, о чем десятилетиями молчали в этом веке историки – да и вообще все – в нашей стране: вождей, идеологов и высших деятелей революции вдохновляла прежде всего ненависть. А не любовь. Ненависть же порождает прежде всего разрушение. То, к чему и Юнг-Унгерн был склонен всею душой. Крайности смыкаются… Но не странно ли, что свой монолог о сущности людей революции монгольский россиянин завершает такими словами, обращенными к приемному сыну-монголу: «Понимаешь, почему я теперь стал революционером?» Нет, пожалуй, не странно… Жизнь всегда полна противоречий и парадоксов, а время действия «Рыжего Будды», кажется, только из них и состояло…
Но такая правда в конце 20-х годов – и последующие десятилетия – была нежеланна власть предержащим в нашей стране. Сергей Марков это понимал… Тут пора сказать еще и о том, что он намеревался писать продолжение «Рыжего Будды», показать во второй части романа разгром Унгерна и тоскливый финал барона-буддиста. Однако в 1929 году началась новая, по-своему очень добрая, хотя тоже очень противоречивая и недолгая полоса в его жизни. Еще в бытность Маркова сибирским журналистом яркие и талантливые его рассказы и очерки были замечены А. М. Горьким, и живой классик пригласил молодого писателя в Москву для работы в новом журнале «Наши достижения», им же, Горьким, созданном. Десятки журналистских поездок, экспедиций и очерковая работа не давали Маркову возможности продолжить свой замысел (хотя он в эти годы писал и рассказы, и стихи во множестве). А потом, в 1932 году, грянул новый гром: арест, наветы, Лубянка и ссылка на Север, на берег Белого моря. Там, к слову сказать, поэт и журналист продолжал – еще один парадокс его жизни – свою творческую деятельность, работал корреспондентом, совершил целый ряд удивительных открытий в архивах и музеях, и это дало материал для будущих его исследований и прозы; он писал пронизанные горечью, любовью и удалью стихи, – но можно понять, что продолжать роман со столь сложной канвой в тех условиях было выше даже его титанических сил. А позже – пришла пора иных трудов, целиком захвативших его – по-прежнему, кстати, опального…
Так и не удалось Сергею Маркову до конца его дней увидеть свой первый роман опубликованным. Лишь через десять лет после смерти автора «Рыжий Будда» был напечатан – в 1989 году, в тех самых «Сибирских огнях», где когда-то сотрудничал молодой писатель. (Не в последнюю очередь это произошло благодаря усилиям вдовы автора, Галины Петровны Марковой, хранительницы его наследия и огромного архива, и с помощью сибирского писателя и историка Николая Яновского, который знал Маркова в годы их общей молодости.)
… А Сергей Николаевич очень хотел увидеть «Рыжего Будду» в печати, и не только потому, что был объективен к себе и понимал: произведение не устарело, это та часть правды истории, которой остро не хватает современникам-соотечественникам. Тут была еще одна причина, – и, говоря о ней, можно ответить и на ряд вопросов о личности автора, которые, возможно, возникли у читателей. Очень и очень многое «от себя», от судьбы своей вложил молодой журналист и поэт в свой первый роман.
В его жизни был и «тихий и глухой городок» – тот, где начинаются судьбы будущих горемык из «Рыжего Будды» – прапорщика Куликова и любителя выпить солдата Моргуна-Поплевкина. Это был посад Парфентьев в лесной костромской стороне, где в 1906 году родился Сергей Марков – в семье землемера; не оттого ли слово «землеустроение» стало одним из определяющих в его жизни. (И не только в переносном смысле, но и в буквальном: в Сибири поэт и журналист станет рудознатцем, исследователем почв и их рудных и водных богатств…) В его жизни – в самые ранние годы жизни – была та земля, где, по словам А. Мельникова-Печерского, «Русь сысстари на чистоте стоит»: там он успел застать первозданную красу отечества, там через книги и древнее зодчество он впервые прикоснулся к Истории, которая его уже не отпускала.
В его жизни была и та страшная, кроваво-ошеломляющая, пороховым дымом и дымом пожарищ пропахшая пора, которая отразилась на страницах его первого романа. Помните? – белые части, разбитые в оренбургских степях, уходят на юг, к Орску, и дальше в казахские степи; зной, люди пьют грязь из луж, изнемогая от жажды, а солдат-бродяга Похлебкин ухитрился добыть груду арбузов, и вот он со спутниками ест этот сладкий студень среди отступления, среди стонов и смертей… Это. – тоже из воспоминаний С, Маркова. Нет, он не был участником гражданской войны, его семья, в 1917 году оказавшаяся на Урале, была подхвачена волнами грозных событий, и вместе со старшими юный костромич ехал в повозке на юг, и детские глаза его, и все его детское существо запомнили окружающую гибельность, кошмары братоубийственной бойни, опаленные зноем и пожарами степи с такой остротой, с какой только запоминается мир человеку на заре его жизни. Не будь в его судьбе Азии, вначале обжегшей его ранними потерями, сиротством, не будь в его судьбе степной и горной земли Казахстана, где он, став репортером акмолинской газеты, с отрочества начал поистине вживаться, врастать в бытие восточных народов, в историю – не было бы и того Сергея Маркова, которого знают не только у нас в стране, но и далеко за ее рубежами – историка, этнографа, исследователя путешествий, плаваний и открытий, свершенных славными подвижниками отечества и других стран в разные века. Не было бы и «Рыжего Будды».
СТ. ЗОЛОТЦЕВ