И она поймала Карла, опутала своим нежным тоном.
— Да, я тоже замечал, — негромко согласился он. — Спустится к воде и смотрит на запад, за океан. — Голос его чуть дрогнул. — А потом идет в клуб «Лошадиная подкова», в Пасифик-Гров, и давай рассказывать, как индейцы угнали у них лошадей.
Она еще раз попыталась поймать мужа.
— Понимаешь, для него в этом — вся жизнь. Ты уж потерпи, сделай вид, что слушаешь.
Карл раздраженно отвернулся.
— Ну, если будет совсем худо, я всегда могу уйти в сарай и посидеть с Билли, — сердито ответил он. Прошел через дом и вышел на улицу, хлопнув входной дверью.
Джоди вспомнил о своих обязанностях. Высыпал цыплятам зерно, даже не стал их гонять, как частенько бывало. Выбрал из соломы яйца. В два приема натащил в дом дров и так ловко разложил их в коробе, что, казалось, заполнил его с верхом.
Мать тем временем кончила варить фасоль. Пошевелила головешки в огне, смела индюшачьим крылом мусор с плиты. Джоди искоса поглядывал на нее — еще сердито.
— Он приедет сегодня? — решился Джоди.
— В письме сказано, что да.
— Может, я выйду на дорогу, встречу его?
Миссис Тифлин звякнула печной заслонкой.
— Было бы неплохо, — сказала она. — Отцу, наверное будет приятно, если его встретят.
— Раз так, надо пойти.
Во дворе Джоди резким присвистом позвал собак.
— Пошли на гору, — велел он. Два пса махнули хвостами и помчались вперед. Полынь вдоль дороги дала свежие нежные ростки. Джоди сорвал несколько стебельков, растер их пальцами, и воздух наполнился резким запахом диких трав. Собаки внезапно нырнули в кусты — учуяли кролика. Больше Джоди их не видел — кролик оказался проворнее, и собаки, устыдившись, поплелись прямо домой.
Джоди продолжал взбираться на гору, к вершине хребта. У небольшой расщелины, через которую тянулась дорога, на него накинулся дневной ветер, взъерошил ему волосы, парусом вздул рубашку. Он глянул вниз на холмы и кряжи, потом в другую сторону, на огромную зеленую чашу долины Салинас. Вдалеке виднелся беленький равнинный городок Салинас, в лучах слабеющего солнца поблескивали оконные стекла. Прямо под Джоди на ветвях дуба проводило свой конгресс воронье. Дерево было черно от ворон, все они каркали одновременно.
От хребта, на котором стоял Джоди, взгляд его последовал за проселочной дорогой вниз, потерял ее за холмом и снова нашел по другую его сторону. И вот на этом дальнем отрезке дороги он увидел: ломовая лошадь медленно тащит повозку. Скоро она исчезла за холмом. Джоди уселся на землю и вперился взглядом в точку, где повозка должна была вынырнуть. Ветер пел на вершинах холмов, дымчатые клубочки облаков быстро неслись на восток.
Наконец повозка появилась в поле зрения и остановилась. Одетый в черное мужчина слез с сиденья и подошел к голове лошади. Хотя расстояние было очень большое, Джоди понял: человек отстегнул упряжь, потому что голова лошади качнулась вниз. Лошадь пошла вперед, вверх по холму, а человек медленно двинулся за ней. Испустив радостный клич, Джоди сверху побежал им навстречу. Вдоль дороги скакали белки, калифорнийская кукушка крутнула хвостом, взмыла над краем холма и поплыла по воздуху, словно планер.
Шагая, Джоди старался угодить в середину собственной тени. Под ногу ему попался кругляш, Джоди поскользнулся на нем и упал. Вскочил, добежал до поворота — и там, немного впереди, был дедушка со своей повозкой. Джоди тотчас сбавил скорость — вроде бежать сейчас неловко — и приблизился к дедушке солидной походкой.
Лошадь едва тащилась вверх по холму, старик шел рядом. Солнце уже садилось, и их гигантские тени мелькали за ними. На дедушке был черный костюм из плотной блестящей ткани, высокие ботинки с эластичными вставками по бокам, к короткому, жесткому воротничку прицеплен черный галстук. В руке он держал черную шляпу с широкими загнутыми вниз полями. Седая борода его была коротко подстрижена, а седые брови нависали над глазами, будто усы. В голубых глазах застыло строгое веселье. Все лицо и фигура были словно высечены из гранита — само достоинство, каждое движение казалось чем-то сверхъестественным. Стоит дедушке остановиться, подумал Джоди, и он превратится в камень, никогда уже не стронется с места. Ступал он медленно, но твердо. Если шаг делался, он делался окончательно: если направление было выбрано, тропа уже никуда не сворачивала, а шаг не убыстрялся и не замедлялся.