Заведующий отделом науки и учебных заведений Ленинградской области обкома Ходырев Владимир Яковлевич заставил себя немного ждать. Но через три минуты был у телефонного аппарата.
— Владимир Яковлевич, поручаю вам присмотреться к ПТУ-144. Интересную идею они подкинули. Там есть некий Чубайсов. Мне нужно узнать: прожектёр это, или толковый малый. Сделай это, не привлекая внимание, — Романов попросил, а из уст Первого секретаря обкома любая просьба — это приказ.
— Будет сделано, товарищ Первый секретарь, — строго ответил Ходырев.
Романов повесил трубку, подумал о том, что следовало бы набрать ещё и главного редактора газеты «Смена», но передумал это делать.
— Слишком много сразу чести этому ПТУ, — произнёс Романов вслух.
Григорий Васильевич прекрасно понимал, что если он сейчас начнёт давать распоряжения, чтобы усилилось внимание к ПТУ-144, то все начнут это делать с неуместным энтузиазмом. Уже завтра появится множество хвалебных статей, которые под собой не будут иметь практической стоимости.
Вновь нажав кнопку селектора, Романов сказал:
— Пускай заходит. Я закончил работать с бумагами!
Глава 2
— Кем мы стали, Толя? Какую черту переступили? — задал философский вопрос Степан.
Мы сидели за столом в коммунальной комнате Шарова и почти все время молчали. На столе стояла бутылка водки, также немудрёная закуска из ржаного хлеба, трёх варёных яиц и сосисок. Вполне обыденный натюрморт советского холостяка, решившего залить свои психологические проблемы алкоголем.
И нет, Степан не ушёл в запой, как я предполагал. Он открыл бутылку водки, налил полстакана Малиновского горячительного прозрачного напитка — и всю эту композицию гипнотизировал, не притрагиваясь к водке. Наверное, представлял, что пьет, или силу воли таким образом тренировал, но к водке не притрагивался.
— Я думал, что мне станет легче, когда одной гнидой на этой земле станет меньше. Нет… — Степан встрепенулся, посмотрел на меня. — Ты не думай, что я о чём-то жалею. Это так… Возможно, когда тебе будет тридцать три и у тебя никого не будет — ни родственников, ни друзей, когда тебя попрут… — ты поймёшь, отчего у меня такие моменты случаются. Но у тебя же всё будет хорошо! Говоришь, Таня приезжала, померились?
— Приезжала. Договорились сегодня вечером встретиться. Пойдём погуляем, может, в кино. Она через неделю уезжает и ее не будет почти всё лето. Кто его знает, как всё сложится… — я говорил тоном под стать настроению Степана, размеренным, приглушенным, задумчивым.
И он мне будет говорить о том, что у мужика к сорока годам бывают такие нервные срывы, что куда там женщинам? Я уже все это проходил. Плавали, знаем! Одиночество — это же универсальная штука, оно поедает вне зависимости от пола. Усугубляется с годами, особенно когда у мужчины за плечами уже серьёзный багаж жизненных неурядиц, а поделиться ими и не с кем.
Всё-таки психология — это наука! У Степана явно произошла деформация после участия в каких-то боевых действиях, о которых он не рассказывает даже сейчас. Я предполагаю, что он зацепил Вьетнамскую войну, может быть, был инструктором, насмотрелся грязи, которой в той войне было немало. Мог поучаствовать и в конфликте в Анголе, где, насколько я знаю из сведений, добытых в будущем, грязи тоже хватало, впрочем, как на любой войне. Если бы со Стёпой вовремя поработал психолог, весьма вероятно, что мужик сейчас не сокрушался бы над своей долей, а пробовал как-то в жизни маневрировать и бороться, воевать за своё счастье.
Наверняка, не предел мечтаний — быть военруком в бурсе. Нет, и это неплохо, но только когда есть цель, когда жизнь наполнена смыслами.
— Значит так… — сказал я, вставая и хлопая себя по коленям. — Пофилософствовали и будет. Настя спрашивала о тебе, она переживает. Я уверен, что рядом с ней не может находиться мужчина, который в себе сомневается. Мы можем сегодня вместе, парами, сходить в кафе или даже в ресторан.
— Собираешься тратить деньги, которые взял у спекулянта? — спросил Степан.
— У меня свои деньги имеются, — частью слукавил я. — У меня состоятельные родители, я получил подъёмные как молодой специалист. А ещё есть серьёзный повод… Завтра обещали выдать аванс. Так что — первые мои заработанные деньги. Но это можно обмыть и сегодня. И да, я больше за то, чтобы обмывать прекрасным напитком «Буратино», на худой конец «Байкалом».
— Очень необычно получается, Толя… ты младше меня, а ощущение такое, будто я разговариваю со стариком. И в том, что я распустил нюни, твоя вина, — с улыбкой сказал Степан, а когда я выразил недоумение, он продолжил: — Если бы это ты сейчас плакался в мою жилетку, то мне бы пришлось быть сильным, успокаивать тебя. А так, видя, что с тобой все хорошо, я стал ковыряться в себе.