— Всё, Стёпа. Я бегу в училище, предупреждаю Настю… Кстати, она сегодня столь хороша, что я даже подумываю… А… Таня же уезжает на всё лето…
— Э, я тебе дам! — усмехнулся Степан.
— Вот ты и преобразился. Выливай водку в раковину и приводи себя в порядок. Наверное, сегодня даже и зарядку не делал, — сказал я, потом посерьёзнел. — Это моя война. Я буду в ней воевать, как солдат или офицер, но я не дам развалиться Великой стране. Поверь мне, что пойду до конца. Вспомни все те слова, которые я тебе говорил. Наша страна в опасности. И никто этого не замечает.
— Да я уже поверил тебе. Уж больно всё сходится с тем, чем ты меня пугал. Вот, казалось бы, многие явления и не видны, не заметны… Но это если не знать, куда смотреть… — Степан вздохнул и улыбнулся. — Я ведь не столько переживаю за то, что мы сделали, сколько ужасаюсь возможным будущим. Теперь, как будто глаза открылись. Иду по улице — мимо проезжает «Волга», а за рулём — баба. Ну где она заработала на такую машину? А в ресторанах… Я нечасто в них бываю, но, если прихожу — кругом вижу людей с деньгами, они ими просто сорят. И понимаю, что один — цеховик, другой — спекулянт… И уже нормально к этому отношусь.
— Вот, Стёпа, и это уже не победить. Это нужно только заключить в такие рамки, чтобы и государству нашему было хорошо. Чтобы мы не отступились от своих идеологических норм, чтобы не было частной собственности и угнетения, — поспешил сказать я.
— Опять ты про свои сталинские артели… — сказал Степан и усмехнулся.
Он встал со стула, ещё немного гипнотизировал бутылку с водкой, решительно, будто злейшего врага, взял «Пшеничную» за горлышко и направился к ведру в углу комнаты, чтобы вылить, чаще всего злую, жидкость.
— Но почему бы и нет? Почему не артели сталинские? — поспешил я развить тему. — Взять тех шабашников. Партия просто смотрит сквозь пальцы на то, что они делают. Просто нет механизма, чтобы заставить их платить налоги, нести ответственность за то, что они строят селянам и дачникам. А дачи сейчас становятся модным явлением, и у шабашников работа найдётся. Ну и почему бы тогда не взять под контроль это явление, чтобы они работали только через договор, платили налоги государству, да и чувствовали себя спокойно? Пусть бы зарабатывали немного меньше, но в рамках закона и спали спокойно, не боялись милиции. И было бы кого обвинить, если вдруг дом сразу после постройки рухнет и придавит кого-то из жильцов.
— Так я с этим и не спорю. Но расплодятся же непманы, — скорее, не споря, а затыкая тишину, сказал Степан.
— Прогрессивная шкала налогообложения — вот то, чем можно не допустить разгула спекуляции. Пусть до тысячи рублей зарабатывают, платя налог в двадцать процентов от дохода. А уже со второй тысячи пусть налог будет сорок процентов. Да, появятся состоятельные люди, но мешков с деньгами не будет. А государству — приработок. Мы же уже сейчас сидим на валюте от продажи нефти, — ударился я в кухонный разговор.
Сталинские артели имели немалое значение в процессе восстановления экономики после войны. На момент их запрета Хрущёвым доля артелей в экономике Советского Союза составляла до сорока процентов. На мой взгляд — это даже много, достаточно допустить тридцать процентов и регулировать это. Но опять же, действовали тогда выборочно. Если в каком-то регионе сложная логистика или нехватка продовольствия, то артелям разрешалось работать в этом направлении. Ведь главная цель — накормить людей, чтобы они не умерли с голоду, при этом не нарушая идеологические основы советского государства. Во времена хрущёвского волюнтаризма люди были вынуждены искать лучшие доли, до того работая артельщиками.
А сейчас плодятся и множатся цеховики, некоторые из которых вполне вписались бы в новые правила, пусть даже их доходы резко бы упали. Но зарабатывать даже тысячу рублей — это огромные деньги для Советского Союза. Вот и зарабатывали бы, жили спокойно, машины покупали, строили бы кооперативные квартиры.
— Всё, я иду с тобой. Ещё не хватало, чтобы мою девушку приглашал какой-то рыжий от моего имени, — решительно сказал Степан, взяв полотенце и направившись в коридор.
— Как бы это еще договориться и попасть в Асторию! — озвучил я свои мысли.
— Эка замахнулся…
Первый секретарь районного комитета Комсомола сокрушался и всячески выражал своё негодование. Он ходил из угла в угол своего кабинета и не прекращал бурчать. Если бы кто-нибудь сейчас зашёл в помещение, занимаемое райкомом комсомола, то ужаснулся бы аморальному поведению Первого секретаря и его помощницы.