Я в негодовании кричу:
— Серенькая! Не смей трогать гостя!
А она, всё ещё взъерошенная дерзко мне отвечает:
— Фршшш-маув, маув…
И настояла ведь на своём, перестал Джек ходить к нам в дом. Теперь он изредка появляется под окном, да и то, когда Серенькой поблизости нет.
Но ссоримся мы всё-таки редко, в основном живём дружно.
Бывает так. Полночь, тишина. В доме все давно спят. Только я сижу за письменным столом. Кошка неслышно вспрыгивает на стол и усаживается. Я спешу закрыть чернильницу, чтобы она не обмакнула хвост в чернилах. Такое уже однажды случилось.
Серенькая тычется влажным розовым носом мне в ухо и нежно нашёптывает:
— М-му-у-ур… М-му-у-ур…
Как это в точности переводится на человеческий язык, я не знаю. Но шепчу в ответ:
— Кисанька… Серенькая… Умница…
И кошка довольно щурит глаза.
Но Серенькая не забыла свою прежнюю хозяйку. Уж как она догадывается, когда мне приходит от неё письмо, трудно сказать. Но Серенькая почти никогда не ошибается.
Вот я читаю письмо от бабушки Коки. Серенькая вспрыгивает на мой стол и суёт нос в листки, обнюхивает конверт. Как будто ждёт привета от своей бывшей хозяйки.
Неожиданно для нас обоих приехала сама бабушка Кока. Это произошло год спустя, как Серенькая переселилась ко мне.
Мы с Серенькой занимались своими делами: я сидела за письменным столом и работала, она, свернувшись в клубок, спала на сундуке. И вдруг за окном послышался знакомый голос:
— Где тут мои касатушки-ребятушки? Как это они тут живут да поживают?
Мы с Серенькой одновременно бросились к дверям. Только она опередила меня и первой бросилась к нежданной гостье. Подбежала, уцепилась передними лапами за подол юбки и тоненько, как маленький котёнок, протянула:
— М-ми-и-и-у…
Бабушка подхватила Серенькую на руки. А Серенькая мурлычет, лижет гостье руки, жмурится.
Сутки только погостила у нас бабушка Кока.
Серенькая так и ходила за ней по пятам. А когда пришло время снова собираться в дорогу, забеспокоилась.
Бабушка Кока сказала:
— Понимает Серенькая, понимает моя умница, что уезжаю… Ишь ты! И меня-то ей жаль, и тебя не хочет обидеть!
Проводила я бабушку до ворот, попрощалась. Серенькая шла рядом с нами. И с ней бабушка Кока попрощалась. Но когда Серенькая увидела, что старушка уходит, а я стою на месте, заметалась: не знает — то ли со мной остаться, то ли бабушку Коку нагнать. Потом села посреди улицы и опять, как маленький котёнок, жалобно пропищала:
— М-ми-и-и-у…
Взяла я Серенькую на руки и понесла домой. Не знаю, может мне показалось, только глаза у Серенькой были влажными. А я ещё никогда не видела, чтобы кошки плакали.
Ну? Верите ли вы теперь, что кошка уж не такое глупое животное, как про неё говорят? А если кто и не поверил моему рассказу, пусть придёт к нам с Серенькой в гости, посмотрит, как мы с ней дружно живём, как читаем письма от бабушки Коки.
Бурёнушка-музыкантша
Вы знаете, кого так зовут? Конечно, вот эту забавную тёлушку. Ножки у неё, видите, какие тоненькие, копытца маленькие, шёрстка нежная. На лбу у тёлушки белая звёздочка, а сама — тёмно-бурого цвета.
Маленькая Алёнка, как увидела тёлушку, обхватила её руками за шею и давай целовать да приговаривать:
— Моя Бурёнушка… Моя красавица… Никому тебя не отдам. Сама стану за тобой ухаживать…
А Бурёнушка обрадовалась, сказала тоненьким голоском, «М-м-у-у» и стала лизать Алёнке руки. А Алёнкин папа засмеялся:
— Вот, — говорит, — телячьи нежности какие!
Алёнка очень удивилась и спросила:
— Разве телячьи нежности такие бывают?
— Такие, — ответил Алёнкин папа и ещё громче рассмеялся. — Именно такие…
Алёнка подумала немного и решила:
— Нет… Бурёнушка просто молочка хочет.
Алёнушка взяла крынку с молоком. Хотела прямо из неё поить тёлушку. А папа Алёнкин сказал:
— Что ты, доченька! Разве Бурёнушка напьётся из крынки. У крынки горлышко узкое. Налей-ка молока в миску!
Алёнка послушно вылила молоко в алюминиевую миску и подставила тёлушке. Только Алёнкин папа перехватил миску и поставил её на плиту.
— Пусть молоко нагреется, доченька, — сказал он. — Твоя Бурёнушка совсем маленькая. Если её напоить холодным молоком, она заболеет.