… Лечу долго. Стрелка бензиномера почти на нуле уже. Надо искать, где можно приземлиться. Вот это поле должно мне подойти. Да и по курсу оно почти. Доворачиваю, уменьшаю газ. Снижаюсь. Почти планирую. Самолёт слегка раскачивает…
Сейчас… Сейчас… Сейчас…
Толчок, второй. Самолёт проседает и начинает катиться по земле…
Убираю газ полностью и направляюсь к деревьям. Выключаю движок. Качусь в тишине. Деревья всё ближе. Чёрт, где тормоза-то? Кое-как уворачиваюсь от дерева и, подмяв кусты, останавливаюсь.
Уфф!
Неужели села? Я СЕЛА!!!
Получилось!
Аж спина вся мокрая… И жопа тоже…
Кое-как вылезаю из кресла и открываю дверь. Вылезла, вдохнула полной грудью! Куда-то, но прилетела. Всё меньше идти теперь надо…
Начинаю доставать всё своё из кабины. Выкидываю ремни с пистолетами, достаю чемодан и ранец. Достаю винтовку…
— Хенде хох, фриц! — и сильный удар в спину бросает меня на землю. Лицом вниз…
Падаю. Кто-то наваливается на меня, крутит руки. Я пытаюсь вдохнуть воздух, но этот кто-то вдавливает моё лицо прямо в землю… Дышать нечем… Руки больно стянули за спиной…
— Поднимите его! — кто-то командует.
Меня дёргают за воротник куртки, заставляя подняться. Я кашляю, пытаюсь отдышаться, сплевываю изо рта набившуюся траву и землю. Шлем сбился набок, почти ничего не вижу.
— Стой ровно, сука!
И опять сильный удар в спину. Я валюсь обратно на землю. Больно ударяюсь лицом.
— Немедленно прекратить! — снова команда.
Меня поднимают на ноги, поправляют шлем.
— Да чего их, фашистов, жалеть, — бурчат за спиной.
Вижу перед собой командира с голубыми петлицами и капитанской шпалой на них. На рукавах звёзды. Лицо смертельно уставшего человека.
Не глядя в лицо спрашивает что-то по немецки. Наверное, имя спрашивает.
— Стирлец Мария Иосифовна, — отвечаю. Чёрт, губа болит. Уже распухла.
Командир поднимает на меня взгляд. На лице мелькает удивление, недоверие, узнавание…
Сдёргивает с моей головы шлем… Узнал.
— Я это, товарищ старший политрук.
Глава 9
— Что Вы здесь делаете, Мария Иосифовна? — официально спрашивает меня особист. Даже подтянулся весь. Типичный такой советский молчи-молчи. Сразу же вопросы задавать начал…
— Как Вы здесь оказались?
Я такая, вся охреневшая от такого приема, отвечаю:
— На самолёте прилетела. Вот на этом.
И головой показываю на шторьх.
— Я вынужден буду задать Вам несколько вопросов по этому поводу. Прошу Вас следовать за мной.
— А вещи мои как же? Там ещё велик внутри…
— Все вещи будут в полной сохранности! Прошу следовать за мной.
Поворачивается и шагает под деревья. Пожимаю плечами. Ничего не поделаешь. Приходится идти за ним. Руки бы хоть мне развязали, что-ли…
Интересно, куда это я теперь вляпаться умудрилась? Везёт же мне, как утопленнику…
Идти пришлось недалеко. Буквально метров двадцать- тридцать. То-то быстро так прибежали…
Особист обитал в палатке под маскировочной сеткой. У входа в неё болтался часовой с трехлинейкой.
Прохожу следом вовнутрь и, после приглашения, сажусь на табуретку перед столом.
— Скажите, Мария Иосифовна, как Вы смогли спастись из госпиталя?
— Никак я не спасалась. Просто сказала Чехову и потом пошла на станцию. Вот и всё.
— Простите, кому Вы сказали?
— Ну доктору… Он на Чехова похож сильно.
— Хм… Действительно похож… А потом?
— Станцию тогда уже разбомбили. И я тогда пошла пешком просто. На восток.
— А почему Вы пошли именно на восток?
— Ну а куда же ещё? Мне на западе делать нечего. Да и не ждёт там никто.
— А на востоке Вас, значит, ждут?
— Конечно! Бабушка в Саратове меня ждёт.
— Хорошо. Вы можете нарисовать маршрут своего движения от станции?
— Не могу к сожалению.
— Почему не можете? Не помните?
— Помню конечно. Просто руки у меня связаны.
Вы когда нибудь видели смущенного особиста? А я видела!
Позвав часового, политрук приказал ему развязать меня. И принести воды. А потом снова принялся расспрашивать обо всём. Подробно распросил меня про убитых раненых. Про немца на озере. Я рассказала всё, что помнила. Не сказала лишь, что тот всё-таки успел меня изнасиловать… Сволочь…
Потом подробно распрашивал про аэродром. И всё записывал. Про бензин и бомбы тоже, и как я смогла захватить самолёт.