Фашисты снова прорвали фронт. Мы отступаем, пришлось передислоцироваться опять. Стоим теперь в деревне какой-то…
Небольшая такая деревня. Домов двадцать всего. Ну и поле сразу же начинается. Мужиков почти нет. В армии все. Только три старика осталось ну и мальчишки ещё…
А сегодня меня чуть не сбили.
Лечу из дивизии, везу газеты, приказы, ещё интенданты что-то загрузили. В стороне, вижу, летит самолёт. Наш ЛаГГ. Пролетает мимо, разворачивается и в хвост мне заходит. Дурной что-ли совсем? Звёзды же на крыльях. Я по рации его зову, молчок. Или нет рации или не слышит. Я и крыльями качаю, и хвостом кручу. Нет. Стреляет… Я скольжением ухожу и снижаюсь. Ору ему по рации:
— ЛаГГ не стреляй, я своя!
Не слышит. Опять заходит.
Страшно то как! Иду на бреющем, а тот лупит длинными очередями. И сбежать я не могу. Он быстрее меня в три раза. Хорошо, что тяжёлый он, я успеваю отвернуть.
Да где ж твои глаза, урод? Звёзды же большие! Куда же ты стреляешь, козёл слепошарый?
Были бы у меня на самолёте пулеметы, я бы ему в ответ очередь засадила! Наберут же придурков по объявлению…
Опять уворачиваюсь. Почти… Зацепил левое крыло. Но вроде не критично. Опять заходит. И до аэродрома мне далеко ещё…
Оп-па! Не стреляет! Никак патроны расстрелял все? Пролетает мимо. Я грожу ему вслед кулаком…
Улетел, слава богу…
Приземлилась дома, а сил вылезти из самолёта совсем нет. Отходняк навалился. Аж жопа в трусах вспотела, не говоря уж о спине. И волосы все мокрые…
Распахивается дверь… Петрович…
— Дочка, ты как? Случилось что?
— Нормально я, Петрович… Крылышко немножко прострелили…
Отстегиваюсь и выползаю из самолёта.
Бляя… Чуть свои не завалили… Потряхивает ещё…
Петрович осматривает крыло. Смотрю тоже. Три дырки… Повезло мне ещё…
— Ерунда, обшивку только. Через час как новенькое будет. Где фриц-то прихватил?
— Если бы фриц… Свой стрелял…
— Как свой???
У Петровича охреневший вид.
— Вот так… ЛаГГ с цифрой четырнадцать на борту…
Петрович срывается и куда-то убегает. Я тоже потихоньку иду докладывать о прибытии.
В штабе меня уже встречают. Кроме командира с начштаба и особистом ещё и Петрович там. Доложила, как всё было.
Обещали разобраться…
Оказывается, в газетах, что я привезла, была статья обо мне и фотография. Фотка, в отличии от статьи, понравилась. Стою я такая, вся целеустремленная, куртка распахнута и медаль видно. Мне персонально одну газету задарили.
А в статье корреспондент наврал много. Из правдивого лишь то, что я дочь погибшего лётчика и что угнала немецкий самолет…
Называлась статья «Рыжик». Я ему не говорила, наверное комдив подсказал моё прозвище.
Комполка и особист куда-то уехали. Вернулись уже под вечер.
Опять вызвали меня. В штабе с ними был ещё и подполковник-лётчик. Перед ним на столе лежит знакомая газета. Докладываю.
— Ты на шторьхе сегодня летала? — это подпол меня спрашивает.
— Так точно! — отвечаю.
— Кто тебя атаковал?
— ЛаГГ, бортовой четырнадцать…
— Ну ссученок… — аж прошипел подпол.
Короче, мне подогнали кучу всяких вкусняшек. Типа отступные. А сами потом коньяк пили… Ну и где справедливость? Стреляли в меня, а пьют они…
Обиделась и ушла спать.
Утром я чувствовала себя звездой эстрады на пике популярности. Хоть прячься…
После завтрака сбежала к самолету.
И ОХРЕНЕЛА!!!
На левом борту красной краской с белой окантовкой идёт красивая надпись:
РЫЖИК
Глава 11
Сегодня дядя Ваня меня сношал! Как он меня только не имел! Никогда бы не подумала про него такое! Он орал на меня матом, обзывал безголовой курицей и тупой овцой! Грозился выгнать меня из армии в детский сад! И выпороть ремнём!
А я стояла понурившись и молча кивала головой, соглашаясь с ним.
Да, я тупая овца и безмозглая курица. Да, конечно же, я дурочка малолетняя. Да, я безответственная эгоистка и о других совсем не думаю.
Только когда он заявил, что отстранит меня от полётов, я начала лепетать свои оправдания и всё обещала исправить.