- Подожди... а кто же тогда остался-то?
- Мы. Теперь вы с Юлькой - геологи, а я - начальник отряда. Так что, девочки, будем бурить!
- Да отстань ты со своим "бурением"! - встряла наконец Юлька. - Люськин, ну, рассказывай! Где была, как твоя... "ы-ы-ы"? - таинственно повела она глазами.
- Моя "Ы" уже не "ы", - буркнула Люда, совершенно пришибленная новостями. - А была я... в застенках спецслужб.
- О-о-о! И как там - ЗА СТЕНКОЙ? - вытаращилась подруга, видимо, вообразив пыточную камеру инквизиции.
- Нормально, - попробовала разубедить её Люда. - Чисто, интеллигентно. Высокие вежливые люди... Я им сказала, что меня похитили инопланетяне и удалили мне имплантат, - она значительно посмотрела на Юльку, - который они же вживили в прошлое похищение.
- И что?! - теперь вытаращились уже двое.
- Представляешь, не поверили! Гадыны такие... Ещё интересовались, типа, "кто её выпустил из дурдома".
- А тебя уже выпустили? - съехидничал Олежка. - Или так - погулять вышла?
- Дурак! - вступилась Юлька. - Человек пострадал, можно сказать! Люськин, ну скажи!
- Скажу:
"На праведный суд из космической тьмы
Летят неприступные боги!
А если промедлят немного, то мы...
Начнём им выдергивать ноги".
- Ну, Люськи-и-ин!..
- ...Грядёт возмездие Божие! Всем воздастся с торицею!
- И вправду, тронулась, - подвёл итог Олежка, повертев пальцем у виска.
- А ты думал!.. - Люда и на него значительно посмотрела, потом подмигнула Юльке и направилась из комнаты.
- Ты куда?! - всполошилась подруга.
- Нести благую... э-э-э... дурную весть людям! Если что, я - у Костика. Его хоть не уволили? - риторически вопросила Люда и вышла.
В коридоре она привалилась к стене и с минуту так стояла, пытаясь унять крупную дрожь, волнами пробегавшую по телу. НАЧАЛОСЬ! Теперь уж точно - началось.
Оказывается, она до сих пор в глубине души надеялась - до последнего надеялась! - что ЭТО непосредственно её не коснётся. Что развал Большого Мира не затронет её маленький собственный мирок и останется чем-то абстрактным, внешним... Теперь коснулось. И не надо быть Миклухой, чтобы понять - её мир окончательно и бесповоротно умер. Весь - и большой и маленький. А то, что она видит вокруг - только агония, всеобщее выживание друг друга, грызня за лучший кусок, всё, что остаётся после Чёрной Волны.
"НО ВЕДЬ Я ЕЁ ОСТАНОВИЛА!" - звенела в голове почти детская обида.
"Ничего ты не остановила", - ответил внутренний голос. - "Ты и не могла остановить - только задержать".
"И как жить дальше? Как МНЕ жить дальше?"
"Как жить, как жить... Живи и всё! Сама по себе. Сразу это страшно, но ты привыкнешь. А куда денешься!"
"Ну да, ну да... Ладно, куда ж деваться - будем жить!" - решила Люда, с грустной иронией потёрла браслетик "на счастье" и отлепилась от стены.
Дошаркав до лестницы, она спустилась на первый этаж, но едва выйдя в коридор, натолкнулась на давешнюю "пиджачную" компанию. Впереди с высокомерием ледокола дефилировал главный "пиджак", за ним подобострастной толпой двигались костюмчики помельче, хотя тоже преисполненные важности, совсем сзади мелькали запуганные лица местного начальства. На Люду никто не обратил внимания. Не увидел в упор! Скользнув мимо неё взглядом, как по пустому месту, главный начальник продолжал с ответственным видом высматривать по сторонам "чего бы ещё украсть", совершенно уверенный, что дорогу его превосходительству освободят всенепременнейше. Вот гад!
"А не отойду!" - взбеленилась Люда. - "Не отойду и всё! Что тогда?"
Воображение услужливо подкинуло несколько весьма привлекательных вариантов разной степени телесных повреждений, самым вежливым из которых было "оба-на, кого я вижу!".
"Ой, как же руки чешутся! Тем более, опыт уже есть..."
"А оно тебе надо?" - включилось благоразумие.
"Да ладно, классно же!"
"Хочешь Олежке на взлёте карьеры засаду устроить? Или вон - Михал Михалыч из-за голов подпрыгивает, тайные знаки изображает..."
"Ну-у-у..."
- Д╕вчино, в╕д╕йд╕ть вже, що ви стали? - соизволил заметить препятствие "главный пиджак" (с такого расстояния - так даже "галстук"), а Михайло Михайлович из задних рядов сделал ей страшные-престрашные глаза.
- Ой, вибачте [прим. - "извините"]! - шарахнулась она в сторону.
- Що це, пане Михайле, ваш╕ сп╕вроб╕тники в робочий час по коридорах гуляють? - продолжало возмущаться начальство, уже пройдя дальше.
- Це - з новеньких... - оправдывался Михайло Михайлович, украдкой показывая Люде тайный знак "сгинь-сгинь, с глаз моих".
Поспешив "сгинуть", Люда прошмыгнула мимо всей кавалькады и уже почти ушла, когда услышала за спиной:
- Ви, панове, продумайте пильн╕ше ваш список. Ф╕нансування т╕льки на тридцять в╕дсотк╕в. УНГР╤ от - прийшлося скоротити ус╕м в╕дд╕ленням. Можливо, варто ще когось позбутися? Ми, безумовно, зац╕кавлен╕ у збереженн╕ вашо╖ установи, але сам╕ розум╕╓те...[прим. - "Вы, господа, продумайте внимательней ваш список. Финансирования только на 30%. УНГРИ вот - пришлось сократить всем отделением. Возможно стоит ещё от кого-то избавиться? Мы, безусловно, заинтересованы в сохранении вашей организации, но сами понимаете..."]
"Стоять!!!" - проходить мимо моментально расхотелось. - "Що ж це я - геблювала, геблювала, а сокирою не поправила? Надо бы вернуться..." [прим. - поговорка: "Ти геблюй, геблюй ["стругай рубанком"], а я пот╕м сокирою ["топором"] поправлю"]
"Может, не надо?" - заныло под "здравым смыслом", нехорошее предчувствие.
"Как же - не надо? Надо! Это же та гадина, что наших и унгривцев сократила!"
"А тогда и тебя турнут... в лучшем случае", - грустно констатировал внутренний голос разума.
"И пускай! Зато хоть глазки поросячие кой-кому выдряпаю на прощание!"
"А где потом работу найдёшь? Видела, как всё производство стало. Маму с батей поувольняют, кто будет им помогать?"
"РРРРРР! Миклуху бы сюда!"
"Миклухи нет и не будет, а тебе здесь жить..." - Борьба разума с экстремистскими побуждениями продолжалась всего мгновение и, чувствуя себя последней предательницей интересов трудящихся, Люда пристыжено поникла головой и поплелась дальше.
Вот, так вот. Так оно и происходит: с нею, с людьми, со всей страной. А ещё драться собиралась... Тьфу! Смотреть вокруг было противно, на душе - гадостно, смысла жизни - никакого, кроме тупо инстинкта самосохранения. Может, если бы она не знала ощущение большого живого Мира, приспособиться было бы легче. Ну, ходят тут паны вельможные, хозяйничают, как у себя дома - обойди и тешься, что не тебя уволили. Ну, валится всё вокруг и неизвестно, что будет дальше - крутись и выживай, пока что-то не построится. Ну, отобрали всё, что было в жизни дорогого - ничего, как-нибудь наживём новое. Да всё бы ничего - собрался с духом и живи потихоньку! - если бы не память, которую нельзя просто стереть и которую Люда уже начинала тихо ненавидеть вместе с собственным бессилием. Поэтому, в каморку сисадмина она вошла в состоянии полнейшей прострации - медленно и уныло.
- Кость, а Кость...
- О, господи! - подпрыгнул тот в кресле и, откинувшись на спинку, уставился на неё, как на привидение.
- ...Ну почему всё так паршиво, а? - закончила Люда мысль, дошаркала до лежанки и взгромоздилась на неё с ногами.