Он присел рядом со мной, откинулся спиной на стену и включил встроенный фонарь, осветив помещение мягким зеленым светом. Вдоль коридора вытянулись наши длинные тени.
— Чего надо, Торговец? — спросила я, даже не потрудившись обернуться.
— Слушай, я не стану донимать тебя тупыми фразами, типа «мы оба встали не с той ноги» или «оставим прошлое в прошлом» и прочее. Я в тебя выстрелил и теперь у тебя проблемы. Но, кажется, в этот путь мы двинемся вместе.
— Чудесное замечание. Чего тебе?
— Ну, я надеюсь, ты хотя бы перестанешь каждый раз впиваться в винтовку, когда я оказываюсь в радиусе 20 шагов от тебя.
— Это значит начать тебе доверять. А этого не будет.
— Зачем ты пошла? — прямо спросил он.
— Ты знаешь, зачем я пошла.
— Нет, ты пошла не из-за барахла. Ты опытная. Ты прекрасно знаешь цену этим байкам, как и я. Не думаю, что ты из тех, кто будет гоняться за всякими блестяшками.
— Не буду.
— Но ты в отчаянии.
— Ага. Наверное.
— Как и я. В таком отчаянии, что даже не стану смотреть на твоё оружие без письменного разрешения. Они могут выкинуть меня в любой момент. Я балласт. И я не стану делать ничего, что этот момент может приблизить.
— Я не могу тебе доверять. — Не могла. Роботы о таком не говорят. Мы постоянно лжём. Некоторые привычки остались нам от прежних времён.
— Об этом я и толкую, — продолжал он. — Слушай, никому из нас не хочется получить в спину заряд. Я прошу лишь, чтобы ты сделала вид, будто не собираешься стрелять первой. Я от этого нервничаю. Мы оба нервничаем, ведь нам обоим пиздец. И не важно, кто выстрелит первым. Они бросят нас или, что ещё хуже, отменят сделку, когда доберутся, куда им надо. Никто из нас не может этого отрицать.
— Разумно.
— Ну, и что думаешь? Ослабь хватку и целься в другую сторону.
— Ладно, — согласилась я. Это я могла.
— Тогда скажи: сколько козырей ещё у тебя в рукавах?
— В этих канализациях?
— Ага. Полагаю, ты напичкала каждое более-менее крупное сооружение в округе своими ловушками.
— Не, — ответила я. — Тут ничего нет.
— Совсем ничего или ничего из того, что ты могла бы мне рассказать?
— Ничего, значит — ничего. Дважды пыталась спрятать тут запчасти и оружие. Оба раза потом ничего не находила. Полагаю, в округе ошивается пара ребят, которые иногда заглядывают сюда и всё обчищают. Это место только кажется пригодным для схрона. На самом деле, это чья-то корзина для благотворительности.
— Справедливо.
— У меня вопрос.
— Ого. Мы годами обменивались едва ли парой слов, а тут сразу два вопроса за день. Нужно почаще в тебя стрелять.
— Не смешно.
— Нет, — сказал он. — Полагаю, нет. Но мне кажется, я знаю, о чём ты хочешь спросить.
— 19-я.
— Ага. Угадала.
— Что там было?
Он надолго задумался, пытаясь подобрать нужные слова.
— У тебя есть ритуал, Хруп?
— Чего?
— Ритуал. Ну, некое обязательное действие. Что-то, что ты делаешь или говоришь гражданам, прежде чем их выпотрошить?
— К чему ты клонишь?
— Когда-то давно я работал в старой клинике, в горах Кентукки. Старое деревянное строение, сооруженное на клочке земли, полученном после Гражданской войны и, знаешь, кажется, несмотря на две сотни лет, там ничего не изменилось. В здание вели стеклянные электрические двери, но мотор сгорел, поэтому открывалась только одна створка. Я часто видел, как люди постоянно её дёргали, но никто не удосужился починить.
Округ был бедным, они не могли позволить себе врача общей практики, не говоря уж об узких специалистах, поэтому они скинулись и купили меня. Каждую свободную ячейку моей памяти они забили информацией по медицине и первой помощи, но умел я лишь выковыривать дробинки из местных селюков, да зашивать их обратно. У меня был ручной сканер, который мог определить у человека рак, и шовный пистолет. И всё.
На моём столе умерло очень много людей, Хруп. Очень много. ДТП. Шеи, сломанные после падения с крыши. Эмфизема. Отказ почек. Рак. Чаще всего, рак. У стариков. Иногда у молодых. В тех горах жили бедняки, а я был их единственной надеждой. Я был херовым врачом. Не было у меня нужной архитектуры. Однако когда умираешь в одиночестве под светом люминесцентных ламп, хочется, ну, немного уюта. Наверное, поэтому они выбрали такого, как я. — Он замолчал, обдумывая дальнейшие слова. — Тебе никогда не приходилось смотреть, как они умирают?