— Мамочка, мама, ведьма белокожая сердце вырывает!
У Маяванти раздулись ноздри, она посмотрела на Гульзарилала ненавидящим взглядом и, гладя дочь по волосам, горячо зашептала:
— Ведьма? Ведьма проклятая, чтоб ей околеть! Она еще захлебнется собственной кровью, ведьма! Пхулан, моя девочка, приди же в себя, смотри, я здесь, я с тобой, Пхулан!
Глаза Пхулан чуть приоткрылись, потом закрылись опять. Она бессвязно бормотала:
— К камню пойду… йогини стану… Боги меня прокляли… Муж меня бросил…
Из-под закрытых век Пхуланванти полились обильные слезы.
Мать осторожно утирала ей лицо краем сари и, склонясь к самому ее уху, шептала:
— Чтоб они заживо сгорели, недуги твои, ну, открой глазки, моя девочка!
В ответ Пхулан опять забормотала:
— Если я умру, мама, Гульзари не виноват… Ты не ругай его… Смотри за ним… он сладкое очень любит…
Маяванти выразительно глянула на зятя:
— Слушай хорошенько, как дочка о тебе говорит! Поганец!
Но Гульзарилал, будто обет молчания дал, не произнес ни слова.
Теща сделала еще несколько заходов, но убедилась, что на этот раз зятя не переупрямить, и велела сыновьям отнести Пхулан в свою комнату и уложить в постель.
Младшая невестка носилась вверх-вниз по лестнице, подавая Пхулан то горячее молоко, то миндальное масло, то свежую воду. Улучив минутку, она заглянула к Гульзарилалу, который по-прежнему лежал на кровати, уставясь в потолок. Понимающая улыбка появилась на тонких губах Младшей. Озираясь, подошла она поближе к кровати и выпалила:
— Мы в тебя верим, Гульзари, все верим в тебя. С первого дня, как ты тут появился, мы сразу поняли: с тобой эти мамочкины-доченькины штучки не пройдут!
Известие о том, что средняя невестка едет в гости к матери, вызвало в доме такую бурную деятельность, какой не было со времени отъезда Джанко. Дханванти заказала для невестки новые шальвары и камиз им в тон. Банвари по просьбе матери привез Митро модные серьги. Сухаг собственноручно выкрасила в два цвета покрывало для Средней и обшила его золотой тесьмой.
Сияющая Митро ласкалась к Старшей:
— Все-то у нас шиворот-навыворот, Старшенькая, люди невесте готовят приданое, а я к матери с приданым еду!
Сухаг засмеялась:
— Митро, наша мама потому согласилась отпустить тебя, что надеется — ты со счастьем вернешься.
— Что это ты? — мгновенно вспыхнула Митро. — Какое еще счастье! Или вы все думаете, у мамы во дворе счастливые деревья растут?
Сухаг обняла среднюю невестку.
— Ты права, счастье с дерева не сорвешь, на базаре не купишь. Все в сердце человеческом.
— Ах ты боже мой! Как наша Старшая говорить научилась! Смотри, в один прекрасный день в святые не подалась бы. Для меня все проще — ешь, пей, живи счастливо, а все остальное — пузыри на воде. Сейчас есть, через секунду лопнули.
— Тебя надолго отпускают? — сменила тему Сухагванти.
— Всего на два месяца.
— Всего! Ты что же, своего Сардарилала тоже святым считаешь, а? Соскучится по тебе, поедет и привезет обратно!
Митро посмотрела Сухаг прямо в глаза:
— А если не вернусь?
— Вернешься, милая, куда денешься! Ты ведь женщина. Знаешь, как говорится, где Шива, там и Парвати.
Митро ласково улыбнулась старшей невестке:
— Договорились! Как только вернусь, сразу тебе и твоему Шиве своими руками халву сделаю!
И, глядя на порозовевшее лицо Сухаг, не утерпела, чтобы не подразнить ее:
— Скажи мне правду, Старшая, приведись тебе с мужем расстаться, ты сколько дней бы выдержала?
Сухагванти залилась краской, к полному удовольствию Митро.
— Ну день-два, три, может быть, или пять… Ну неделю… не больше десяти дней…
Митро слушала, покачивая головой и прищелкивая языком.
— Интересные дела. Старшенькая, такая ты с виду тихоня, а без мужчины обойтись не можешь.
Не ожидавшая такого поворота, Сухагванти с минуту молча смотрела на Митро, потом быстро спросила:
— Хорошо, мама отпустила тебя, а что говорит Сардарилал? Он тоже не возражает?
Митро сверкнула глазами, но тут же опустила ресницы:
— А что Сардарилал? Я разве в услужении у него? Он и не смотрит в мою сторону, хоть за штаны его тяни!
Сухаг выставила руку, будто заслониться хотела от слов Митро, и сухо сказала:
— Твой муж — святой человек, Средняя. И когда ты только уймешься и перестанешь говорить о нем такие вещи? Правда, сестричка, веди себя скромнее. Ведь каждому рано или поздно перед богом ответ держать.