Выбрать главу

— Ах ты потаскуха! Давай выкладывай, что он тебе сказал! Все выкладывай. Почему ты согласилась? Неужели только потому, что он позвал?

Деви продолжала дрожать, не в силах вымолвить ни слова. У Китти подступили к глазам слезы. Он весь сжался. Люди как зачарованные глядели на Деви. Никто не решился остановить Чандреговду. Наконец вмешался Ситарамайя:

— Будет, Чандраппа. Пусти ее — что взять с женщины? Мерзавец, должно быть, посулил ей денег.

Чандреговда отошел и сел на край помоста. Китти вздохнул с облегчением. Разрешив Деви сесть, Ситарамайя вызвал Кенчу.

Снова раздался приглушенный шум голосов, а вслед за тем наступила тишина. Кенча с заносчивым видом поднялся с места и большими шагами прошел вперед. Чандреговду так взбесило нахальство Кенчи, что он готов был втоптать его в землю. Но он разъярился еще больше, когда понял причину столь наглого поведения: Кенчу настропалили Шиваганга из Хосура и Путтасвами из крайнего дома их деревни. Кенча стоял вызывающе прямо и даже не поклонился суду. Чандреговда знаком подозвал Банде Маду и велел ему принести тамариндовых прутьев. При этом он свирепо посмотрел на Кенчу и сквозь зубы пригрозил:

— Не будь я сыном собственного отца, если я сегодня же не собью спесь с этих прохвостов!

Банде Мада с удовольствием отправился выполнять поручение. Он тоже был зол на Кенчу. Радуясь тому, что его соперника ждет порка, он уже строил планы обольщения Деви, которая отвергла его ради этого паршивца Кенчи.

Китти, уверившись в том, что Кенча явился причиной всех злоключений Деви, скрежетал зубами и желал, чтобы дядя всыпал ему покрепче. Его удивляло, почему дядя замолчал. Вопросы Кенче задавал один только Ситарамайя. Кенча отвечал вызывающим тоном. Это сердило всех присутствующих. Рудра, сыч Додды Говды, чувствовал, как в его груди вскипает гнев, и крепко сжимал кулаки. Поэтому, когда Банде Мада наконец принес и положил перед Чандреговдой целую охапку тамариндовых прутьев, все были очень довольны: теперь-то уж Кенча получит по заслугам.

При виде тамариндовых розог Кенча вздрогнул, но продолжал хорохориться — разве не заступятся заднего Шивагангаппа из Хосура и Путтасвамаппа из крайнего дома?.. Так чего же ему бояться?

— Правда, Кенча, что ты спал с Деви за кактусовой изгородью? — спросил Ситарамайя. Кенча хотел было по-прежнему отвечать дерзко и грубо, но не сумел до конца выдержать этот тон, так как ему мешала мысль о тамариндовых розгах. Он смог только выдавить из себя:

— Она сама пришла, а я же и виноват?

Тогда Ситарамайя спросил у Деви, так ли это, и она сказала:

— Нет, айя, он силой утащил меня за изгородь, когда я шла работать в поле. Он даже обещал купить мне сари из хорошей материи.

Чандреговда, повернувшись к Кенче, воскликнул:

— Ага! Вот прохвост! Отчего не купить, когда за его спиной стоят ублюдки, которые рады разрушить чужую семью!

Кенча, даже не взглянув на Чандреговду, повернулся в сторону Шиваганги и Путтасвами, ища у них поддержки, и оба они поощряюще подмигнули ему.

Посоветовавшись с Доддой Говдой, Ситарамайя принял решение и огласил его:

— Слушай, Кенча, что случилось, то случилось. Но мало тебе этого: ты еще хочешь позорить доброе имя нашей деревни перед людьми из Хосура. Мы пришли сюда, чтобы дать тебе, человеку еще молодому, отеческое наставление, а ты встал здесь перед нами и даже не поклонился, как будто тебе наплевать на нас.

Ситарамайя собирался продолжить, но тут вмешался Чандреговда:

— С какой стати будет он кланяться? Этот мерзавец уже полный рот слюны набрал!

— Вот что, оставьте этот тон, — уязвленно ответил Кенча. — Я вам не раб!

Ярость, которую до этого момента Чандреговда сдерживал, вырвалась наружу, и он в неистовом гневе принялся стегать Кенчу тамариндовым прутом. Кенча скорчился от боли. Ситарамайя тотчас же спустился с веранды и остановил Чандреговду.

— Будет, Чандраппа. Послушай, Кенча, хоть сейчас-то скажи, что ценишь наши слова.

Глаза Кенчи наполнились слезами. Когда Китти увидел, как корчится Кенча под градом дядиных ударов, у него прошел весь гнев. Он во все глаза смотрел на Кенчу. Дядя все еще сжимал в руке розгу. Храмовой жрец, сидевший рядом с Доддой Говдой, громко сказал: