В прочном, устоявшемся деревенском быту, где все всех знают, где из поколения в поколение вместе живут и вместе работают, где дорожат добрососедством, — что может внезапно заставить всех этих людей ожесточиться друг против друга?
Ведя повествование от лица молодого брахмана Шанкара, пробирающегося с друзьями во время начавшихся беспорядков из Пуны домой окольными тропками мимо разоренных деревень, Мадгулькар через его восприятие событий с особой убедительностью передает атмосферу всеобщей подозрительности, недоверия, жестокости, показывает ужасающую бессмысленность происходящего.
Люди смотрят друг на друга новыми, перепуганными глазами, соседи неожиданно проявляют желание поживиться чужим добром, брахманским добром, на которое никто никогда не смел посягать. И тут же, под шумок, брахман Дхондопант скупает по дешевке разрушенные дома других брахманов…
Колесико за колесиком обнажает писатель убийственный механизм погрома. Расползаются дикие слухи, толкающие людей на дикие поступки.
«Огненные вихри» — это более чем просто повествование об одной из скорбных страниц недавнего прошлого Индии; Мадгулькар касается в ней проблемы религиозной розни, отнюдь не утратившей сегодня своего грозного потенциала.
31 октября 1984 г., обливаясь кровью, упала на землю Индира Ганди, изрешеченная пулями фанатиков-сикхов.
В Индиру Ганди — как три с половиной десятилетия назад в Махатму Ганди — стрелял слепой религиозный фанатизм, но руку вел союз внутренней и внешней политической реакции.
Поэтому и говорил Раджив Ганди, впервые выступая как премьер-министр Индии:
«Нет ничего более важного, чем единство и целостность нашей страны. Индия неделима. Равенство людей всех вер есть основа нашей государственности. Этот принцип подразумевает более, чем просто веротерпимость, он требует активного утверждения гармонии. …Есть только одна Индия, и она принадлежит нам всем».
…«Огненные вихри» — вещь реалистическая, поэтому писатель не может закончить ее описанием наступившего отрезвления, когда мучимые стыдом жители деревни начинают возвращать награбленное, просить прощения друг у друга. У повести есть коротенький эпилог «Через пятнадцать лет», заключительная фраза которого полна щемящей тоски:
«Редко-редко езжу я теперь в нашу деревню. Мои дети считают своей родиной Пуну».
В деревне и посейчас живет три четверти населения Индии, и иной раз кажется, будто деревня и впрямь неподвластна никаким новым веяниям. Вот только большие города, разрастаясь, всасывают в себя деревенских жителей, приучают их жить по-городскому, а так деревня, особенно глазами горожан-интеллектуалов, выглядит пасторалью, тихой заводью вневременной традиции.
И в течение долгого времени страницы индийской прозы тоже полнились деревенской буколикой. Однако в последние десятилетия развитие реалистической литературы положило конец трогательному мифу.
В предисловии к повести Шрикришны Аланахалли «В лесу», написанном крупнейшим режиссером Индии Гириш Карнадом, который снял по повести превосходный фильм, говорится:
«Богатство точных деталей придает этой книге леденящую душу достоверность, которой не найти в большинстве романов о деревне. Достоверность леденит душу потому, что в видении автора нет и следа ностальгической сентиментальности, привычной в романтической прозе. Может быть, только ребенку дано видеть жизнь с такой непосредственностью. Замкнутость индийской деревни делает жестокость фактом жизни. Жестокость по отношению к детям, к женщинам, к беднейшей части крестьян. Жестокость настолько укоренилась в сознании, что воспринимается как естественная часть жизни и ее жертвами, и теми, кто ее чинит…»
Повесть «В лесу» имеет громадный успех в Индии: семь переизданий на каннада, переводы на восемь индийских языков и на английский, экранизация, удостоенная Президентской премии.
«В лесу» — очень взрослая книга, хоть и написана она от лица маленького Китти с удивительной верностью детскому видению мира.
«В лесу» можно было бы назвать повестью о счастливом детстве, если бы не фон этого детства — жестокость деревенской жизни, с беспощадным реализмом выписанной Аланахалли, отлично знающим свой материал. Вражда между двумя деревнями, которая кончается кровопролитием, привычный ужас жизни неприкасаемых, незыблемость деревенской морали, не допускающей ни малейших вольностей — во всяком случае, для женщины.