11
Китти ликовал. Завтра вечером — спектакль. Сегодня — праздник колесницы и Окали в Хосуре. Он поднялся ни свет ни заря. Хотя зубы стучали от холода, он разделся и пошел мыться: ведь, если придет тетя да примется намывать ему руки и тело, этому конца не будет! Тогда уж он, конечно, опоздает! Торопливо помывшись, он вышел из ванной. Поспешность Китти позабавила Камаламму. Опасаясь, что он может улизнуть из дому не поев, она дала ему наскоро приготовленный завтрак. Мигом проглотив его, он сунул в карман коротких брюк монетку в две аны, которую дала ему тетя, и поспешил к дому Наги. Наги горько плакала. Ее отец сидел, обхватив голову руками, на бревне, отгораживающем стойло в коровнике. В доме до сих пор не было убрано. Скотина все еще оставалась в хлеву. Китти был ужасно разочарован. Наги даже не умыта. Да что же это со всеми случилось? Почему они сидят в скорбных позах? Ведь еще вчера вечером мачеха Наги просила передать ему, чтобы он взял Наги с собой в Хосур на праздник колесницы. Китти вернулся в большую комнату и спросил:
— Наги, тебя, может быть, мачеха не отпускает?
Наги разрыдалась. Китти все это показалось странным. Он обошел весь дом: заглянул в среднюю комнату, на кухню — Кальяни нигде не было. Куда же она ушла в такую рань, не растопив даже очаг на кухне? Наги рыдала и не отвечала на его вопросы.
Китти пошел к отцу Наги. Сингаппаговда не знал, как ответить Китти. Он сидел на прежнем месте, устремив неподвижный взгляд на старую корову, мерно качающую головой. Китти с удивлением смотрел на него: колючий кустарник бороды и усов… черные с проседью волосы, заплетенные в косицу… морщинистый лоб… большие серьги в ушах… Впервые Китти видел его таким ошеломленным. Обычно, заметив Китти, он сплевывал бетелевую жвачку и вступал с ним в разговор. Почему же сегодня он точно окаменел? Китти потянул его за рубаху и повторил свой вопрос:
— А где Кальяни?
Сингаппаговда чувствовал себя глубоко несчастным. Он тяжело вздохнул. «Как могу я сказать ребенку, — думал он, — куда убежала Кальяни, почему и с кем». Наконец, не в силах больше сдерживать себя, он вымолвил, всхлипывая, как женщина:
— Она ушла, Китти… она меня опозорила… я от стыда не смогу показаться в деревне. — Его душили рыдания.
Китти опрометью помчался домой. Он боялся опоздать на праздник колесницы, но, жалея Наги, решил не идти в Хосур без нее. Одним духом выпалил Китти эту новость тете, которая поначалу ничего не поняла. Наконец, когда он сказал ей, что Наги и ее отец плачут, она смутно припомнила слухи, ходившие о Кальяни. И принялась бранить ее последними словами. Китти это удивило. Сколько раз тетя ругала отца Наги, когда Кальяни, избитая и выгнанная им из дому, вся в слезах приходила к ним. Тетя всегда давала ей поесть, прежде чем уложить спать. Китти помнил, что всего несколько дней назад отец Наги отстегал ее кнутом и у нее на бедрах вздулись широкие полосы. Тетя смазала раны маслом, а наутро сама отвела Кальяни домой. Наверное, Кальяни сбежала из-за того, что ей так доставалось.
С поля вернулся дядя и, услышав новость, ушел к Сингаппаговде. Когда Китти, держась за тетино сари, снова пришел в дом отца Наги, дядя был еще там.
— Не беда, что эта шлюха ушла от тебя, — утешал он Сингаппаговду. — Другую жену ты себе всегда найдешь!
Плачущей Наги Чандреговда велел идти к ним. Увидев стоящих позади Китти и Камаламму, он обернулся и сказал:
— Заберите Наги с собой. Пусть она поживет у нас.
Тетя собрала Наги и вновь стала последними словами ругать Кальяни. До Китти постепенно дошло: оказывается, Кальяни сбежала ночью с работником Ханумой. И Наги, и Китти не могли понять, зачем она так поступила. Китти решил, что она, наверное, ушла потому, что отец Наги каждый день ее бил.
На праздник колесницы они не успели. Говракка, жена Додды Говды, Лакшмакка, жена Кадакалы, и несколько других женщин сидели в большой комнате, обсуждая поступок Кальяни. Китти с нетерпением ждал, когда они встанут и отправятся в Хосур смотреть Окали. Наги сидела грустная. Увидев, что Ломпи наконец-то начал готовить повозку, Китти очень обрадовался. Он позвал Наги во двор. Ломпи настелил на голые доски повозки солому и положил сверху циновку. Когда в дом вошел дядя, женщины поднялись. Взяв свой ханде, дядя велел Китти принести медный кувшин. Китти принес кувшин, и дядя обвязал его горлышко шнурком. Женщины, судачившие в большой комнате, одна за другой ушли. Осталась только Говракка.