— Нет, жить в Пуне становится невозможно! Ужас какой-то! До ручки довели! Завтра же еду в Нандавади. Поедем со мной?
— Едем, Шанкар? Несколько деньков поживем в спокойной обстановке, а там видно будет.
— Поехали. Только как мы доберемся до вокзала?
— Завтра в некоторых районах на несколько часов снимут военное положение. Так что собирайтесь живей. Отправимся завтрашним ночным поездом. Я за вами зайду. Автобусы не ходят — до вокзала придется добираться пешком.
Поболтав еще несколько минут с Ешвантой, Гопу ушел. Я уже лежал на своей кровати. Ничто меня не интересовало. После ухода Гопу Ешванта спросил:
— Свет потушить?
— Угу.
Темнота успокаивала. Ешванта тоже улегся.
— Что с тобой? — спросил он. — Голос совсем слабый, лицо осунулось…
— Ничего.
— Эта новость многих расстроила. Люди даже в обморок падали, услышав об этом.
— Мм…
— Съездим на несколько дней домой. Повидаемся со своими — и настроение улучшится. Я уж не помню, когда дома был.
— У меня денег на дорогу не хватит.
— Я куплю тебе билет.
— Тогда едем.
В ДОРОГЕ
Наши места были как раз позади кабины водителя. Рейсовый автобус катил в Сарангпур, вздымая огромные клубы пыли. От неумолчного гудения мотора заложило уши, от мерного покачивания клонило в сон. На одежде, на лицах густым слоем лежала пыль. Скоро и Сарангпур.
Прошедшую ночь мы провели в вагоне третьего класса, что оставило весьма красноречивые следы на нашей внешности. Мы насквозь пропитались мерзким вагонным запахом. Спать пришлось на голых скамьях, в результате одежда у нас запачкалась, волосы засалились. Всю ночь напролет наше купе продувал холодный ветер, врывавшийся в открытые окна. Из носов у нас текло. У меня потрескались губы и обветрилась кожа на щеках.
Ешванта сидел в автобусе рядом со мной. Он сунул руки между коленями, положил голову мне на плечо и крепко спал. Шевелюра, прикрывающая его узкий лоб, даже ресницы — все было запорошено пылью. Голова Ешванты расслабленно моталась у меня на плече в такт толчкам. Ему было двадцать два года, столько же, сколько и мне. Это был худощавый молодой человек с очень светлой кожей и детским лицом со вздернутым носом. Лишь на подбородке, где пробивался мягкий пушок, кожа казалась чуть темнее.
Дальше сидел Гопу. Он был постарше нас. Плотный, упитанный, гораздо более сильный физически, ростом он уступал нам. Гопу сидел прямо, сложив руки на широкой груди, и тоже спал. Его голова размеренно покачивалась, а не моталась из стороны в сторону, как у Ешванты. В детстве мы с Ешвантой учились в одной школе. Мой отец был конторским служащим, его отец — учителем. Оба недавно ушли в отставку. Наши семьи занимали одинаковое общественное положение, и мы с Ешвантой дружили. Два года назад я переехал из деревни в Пуну. Ешванта перебрался туда годом раньше. Он устроился работать при общежитии для школьников и студентов, которое, среди прочей небольшой собственности, входило во владения раджи нашего княжества в Пуне. Я поселился вместе с ним.
Строго говоря, мы не могли назвать Гопу своим другом. Начать с того, что отец у него — адвокат, человек состоятельный. Гопу — единственный сын. Жил Гопу в Пуне без родителей, учился на юриста. Он носил хорошие костюмы, курил дорогие сигареты, тогда как мы ходили в одежде, выстиранной дома. Ну как мы могли при этом быть друзьями? Единственное, что было у нас с ним общего, — это чувство землячества: все мы приехали из одной деревни — Нандавади, которая была районным центром в округе Сатара. Строго говоря, сам-то я не из Нандавади. Моя родная деревня расположена по соседству, милях в четырех-пяти, но я несколько лет прожил в Нандавади, когда учился в школе. Ешванта с Гопу жили на одной улице.
В автобусе — не продохнуть. От жаркого дыхания людей, набившихся в заднее отделение, воздух стал спертым. В ноздри бил едкий запах нестираной одежды. Кто-то вез большую корзину красного перца. От его запаха щекотало в носу и першило в горле. Но дух, исходивший от чьего-то мешка с сушеным бомбилем — у нас эту рыбу называют еще «бомбейской уткой», — перебивал все прочие ароматы. Казалось, он с каждым вдохом въедается в легкие.
Для большинства наших попутчиков эти запахи были привычны. Но тех, кто принюхался и не страдал от них, мутило от вони бензина. Женщины сидели в полном молчании, уткнувшись носами в складки сари.
Но вот позади остались поля, посевы сорго, свежая зелень лугов, развесистые кроны манговых деревьев, рощицы у водоемов — мы подъехали к Сарангпуру.