— Зато наши предки так поступали. Вот гнев и прорвался.
— Это как волк говорит ягненку: «Твой отец замутил воду в моем ручье…» Кто просит их называть нас брахманами? Почему бы им не считать нас просто маратхами, как тех, кто исповедует христианство? Пусть возьмут с нас какие угодно деньги и объявят маратхами. Только и всего!
Ешванта разгорячился и повысил голос — пришлось напомнить ему об осторожности. Он оглянулся по сторонам и умолк. Чтобы не встретиться с полицейскими, которые могли бы пристать с расспросами, мы пошли не главной дорогой, а лабиринтом улочек и переулков и вышли к кварталу неприкасаемых возле самой речки. Отсюда начиналась дорога в мою деревню.
— Дальше не провожай. Тебе давно пора возвращаться, — решительно произнес я, остановившись.
— Зайди ко мне до отъезда в Пуну, — сказал Ешванта, пожимая мне руку. — А будет время — сам приду к тебе через пару дней. Хочу с твоей матерью повидаться, соскучился.
— Обязательно приходи. Я непременно увижусь с тобой, прежде чем ехать в Пуну.
— Ну ладно, пока.
Ешванта повернул обратно. Я разулся и перешел речку вброд. На том берегу умылся, прополоскал рот и двинулся в путь.
ЧОПДИ
Оставив позади Нандавади, я постепенно ускорял шаг, покуда не побежал по дороге трусцой. При этом я все время вертел головой, оглядываясь по сторонам. Встало солнце, позолотив колосья на полях. Повеял прохладный ветерок, напоенный нежными ароматами. Над посевами кружили стаи птиц. В деревеньках, видневшихся в отдалении, уже встали крестьяне. Но дорога по-прежнему была пуста: нигде ни лошади, ни повозки, запряженной волами. Я останавливался, чтобы перевести дух, и трусил дальше.
На бегу я вспоминал, как лет пять тому назад у отца случился тяжелый приступ астмы. Тогда я переживал такое же трудное и тревожное время. По два раза в день я гонял в Нандавади за лекарствами. Когда отцу становилось совсем худо, мне приходилось срочно бежать в Нандавади за лекарством с пустой склянкой в руке. При мысли о том, что отец может умереть, мои глаза наполнялись слезами. Пятнадцать дней подряд я мотался в Нандавади и обратно, всхлипывая и глотая слезы, испуганно озираясь по сторонам — я боялся волков, — задыхаясь и изнемогая от палящей жары.
Вдали показалась зеленая полоска деревьев и кустарника, окаймляющая мою деревню, и я постепенно перешел на шаг. Мое воображение не рисовало картин, которые я мог бы увидеть, подойдя к родному дому: по дороге от Шивагхата к Нандавади и в Нандавади я навидался достаточно. Картины пожарищ были мне слишком хорошо знакомы. Дорога свернула. Вот слева ручей, текущий возле деревни, вот заброшенный деревенский колодец, вот храм Хандобы — божества общины рамоши. Я вошел в деревню через ворота, укрывшиеся под сенью развесистого дерева. Еще немного — и я дома. Прямо за теми вон двумя хибарами должен стоять мой дом.
В этот момент показалась старая Саву Каранди — она брела мне навстречу. Саву тоже увидела меня, подошла, потрепала по щекам, сказала «Ала-бала», отгоняя злых духов. Со слезами на глазах она проговорила: «Пришел домой? Вот и хорошо. Твои живут у Патила» — и, ничего больше не добавив, закрыла лицо концом сари и пошла своей дорогой. Еще двадцать шагов — и я увидел наш дом. Сердце пронзила острая боль. Уцелели только стены, все остальное сгорело. Дерево ним посреди двора обуглилось. Голое, с торчащими обгорелыми сучьями, оно словно воздевало руки к небу. Веранда, внутренняя комната, кухня — все выгорело. Остались одни головешки да кучи пепла. Дом построил еще мой дед. Я в нем родился, вырос. И вот его сожгли дотла. Я постоял у порога, глядя на остатки моего отчего дома и не решаясь заглянуть внутрь. Потом свернул за угол и вдоль каменной стены направился к дому Патила. Никто не повстречался мне по пути. Впрочем, я ничего не замечал вокруг. Дойдя до дома Патила, стоявшего в самом конце улицы, я вошел в ворота.
Во дворе бродили куры, резвились щенки. На веранде я увидел мать. Она сидела спиной ко мне и что-то готовила, склонясь перед наспех оборудованным очагом. На ней было свежевыстиранное белое сари. Поодаль сидела жена Патила и чистила чеснок. Увидев меня, она воскликнула:
— Смотрите-ка, Шанкар пришел!