— Ну, теперь погоняй волов. Поехали быстрей.
Сакхарам, Есвара и еще кое-кто продолжали идти за повозкой. Когда повозка покатилась скорей, они побежали.
— Иди домой, Сакхарам-баба! — крикнул отец.
— Скажи нам, богом Хандобой заклинаю тебя, скажи нам правду: ты уезжаешь из деревни насовсем?
— Я могу честно признаться: мне хотелось бы уехать насовсем, — отвечал отец, перегнувшись через край повозки. — Вот только смогу ли я это сделать? Деревня еще не пропала из виду, а во мне уже душа перевернулась. Всю свою жизнь я скитался по свету, а на старости лет все-таки вернулся домой. Нет, я умру только здесь!
ЧЕРЕЗ ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ
Отец умер 13 ноября 1948 года в Бомбее. Мать пережила его на несколько месяцев.
Наш дом отстроен — правда, до прежнего ему далеко. На мизерную ссуду удалось построить лишь маленькую хибару, крытую жестью. В ней живут Рамчандра с семьей и Дину. Рамчандра учит детей в деревенской школе. Он постоянно носит рубаху и шапочку из домотканой материи и слывет активным работником партии Индийский национальный конгресс. Дину так и не получил высшего образования. По закону о землевладении, мы должны сами обрабатывать свою землю. Этим и занимается Дину. На прошлых выборах в панчаят он выставил свою кандидатуру, но не был избран. Даже потерял свой денежный залог. Он был единственным кандидатом-брахманом.
Ни один из восьми сожженных домов так и не был отстроен в прежнем размере. Рамукека уехал из деревни — он открыл лавку канцелярских принадлежностей в районном центре.
У Ешванты теперь нет в Нандавади никого из близких. В течение каких-то трех лет он потерял отца, мать и брата. Дом он продал. Его купил адвокат Дхондопант. Вдова Анны с детьми живут в Пандхарпуре.
Дхондопант умер совсем недавно. Гопу продал ферму, землю и дома в Нандавади и отгрохал себе большое бунгало в Пуне. Сам он живет наверху, а в нижний этаж пускает жильцов.
Редко-редко езжу я теперь в нашу деревню. Мои дети считают своей родиной Пуну.
Гопинатх Моханти
МАТЬ ПЕМИ
Gopinath Mohanty
Identity
© Gopinath Mohanty, 1979
Перевод с английского М. Салганик
Редактор И. Клычкова
Деревня находилась в отдаленном уголке Ориссы, где земля испещрена болотами и изрезана целой сетью речек. Низину у морского берега каждый год затопляло, поэтому местность называлась Дхоя — залитая. В десяти милях от деревни за тремя речками и болотом проходила проселочная дорога. Ближе дорог не было.
Настал день выборов в Законодательное собрание штата и в парламент. В деревне размещался избирательный участок, и все, кто имел право голоса в этой деревне и еще в нескольких соседних, должны были сегодня прийти сюда.
Право голоса имела и мать Пеми. Как только рассвело, она встала и занялась собой. Рядом с ее домом был пруд. Мать Пеми сбегала к пруду, быстро окунулась и заспешила обратно, хотя обычно она подолгу плескалась в воде.
Дома она переоделась в сухое сари, а то, в котором купалась, повесила сушиться на балку под соломенной крышей. Сари повисло перед дверью как занавеска.
Дом ее был весь из глины. Она опустилась на глинобитный пол поближе к двери, где было светлее, открыла плетеную шкатулку, достала пакетик с рисом, освященным в храме Джаганнатха в Пури и высушенным потом на солнце. Женщина положила в рот рисинку, поднесла сложенные ладони ко лбу и склонилась к самому полу в немой молитве. Затем она сразу взялась за второй обряд, который неукоснительно совершала каждое утро после мытья, — нарисовала красный кружочек на лбу. Он означал, что женщина замужем и что муж ее жив. Кружок не только оповещал об этом мир, он еще и сулил ее мужу долгие годы жизни, счастье и благоденствие. Краска тоже хранилась в шкатулке, в крохотной деревянной коробочке. Мать Пеми вынула коробочку, открыла островерхую крышку и окунула палец в красный порошок. Глядясь в зеркальце, она поднесла палец ко лбу и прижала его точно посредине. Красный кружочек появился на лбу, как раннее солнце из тумана.
Из зеркала ей улыбнулось лицо сорокапятилетней женщины, всю жизнь прожившей в деревне. В нем не было ничего примечательного — обыкновенное лицо, какое можно увидеть в каждой деревне, где живут в нужде, надрываются от непосильного труда, рожают детей, растят их, всю жизнь хлопочут о семье, не заботясь о себе. Такие женщины соблюдают все приличия и все-таки живут с оглядкой, боятся, как бы не сказали о них дурного. Их можно видеть в любой семье — жизнь налагает отпечаток на их лица, они становятся похожими, как плоды с одного дерева, чуть-чуть различающиеся по приметам.