В деревне их, конечно, осудили — городские все-таки, одеты прилично, а вести себя не умеют. Люди эти не столько убедили крестьян голосовать за своих кандидатов, сколько внушили им новую мысль: у крестьян есть права, а права — дело серьезное.
— Братья и сестры, — вещали с трибуны представители каждой партии, — известно ли вам, какой силой наделяет вас право голоса? Мы приехали объяснить вам ваши права…
Слушая их выступления, мать Пеми на свой лад поняла, в чем дело; она подумала: нет, не зря городские зазнайки так стелются перед деревенскими жителями, уговаривают, растолковывают, обещают. Значит, в деревне такая сила, что может поставить человека править всей страной, может одолеть и засухи, и голод, и цены может снизить на рис и прочие необходимые вещи, и полям прибавить плодородия, и москитов вывести, из-за которых народ болеет малярией, да и саму малярию искоренить, особенно в их деревне, и дом хороший выстроить под школу, и оборудовать площадку, где люди смогут посидеть-потолковать, и налог на землю скостить, и навезти разных новых машин, а уж от них вся жизнь в деревне переменится, и заведутся в этих краях такие вещи, о каких пока тут и не слышали.
И она, мать Пеми, никто, в общем-то, женщина, с которой никогда не считались, прямо в своих руках держит власть над всем этим, а чтобы осуществить эту власть, ей достаточно взять бумажку и опустить ее через прорезь в крышке в особый ящик — этим самым она покажет, который из трех кандидатов ей по душе.
Она уже уяснила себе: в чьем ящике будет больше бумажек, тот и победит, а какая из партий наберет больше победителей, та и составит правительство всей страны и получит право делать добро людям. Как это просто, думала она. Она, мать Пеми, живя в далекой деревне, оказывалась прямо причастной к власти, которая будет управлять всей страной.
Мать Пеми ликовала от силы, которая влилась в нее, вспоминала, что в «Бхагавадгите» сказано: в каждом существе есть бог, и думала: вот хоть и в ней тоже бог, а никто никогда не обращал на нее внимания, но теперь, благодаря этой силе, ее праву голоса, целых три партии обращаются к ней и каждая упрашивает, чтобы мать Пеми голосовала именно за нее.
Вот какие мысли приходили ей в голову. Чувство собственной значимости, до той поры будто камнем придавленное в ней, начинало шевелиться, расправляться, крепнуть. Наконец наступал ее час, она докажет свою силу, опустив в ящик бюллетень.
Предчувствие этого мига и озарило улыбкой ее лицо в зеркале. Мать Пеми всмотрелась получше. Красный кружочек уже красовался на лбу, но кожа была дряблой, тусклой и темной, будто обуглившейся от зноя. Что стало с ее лицом, подумала мать Пеми, вспоминая, какой светлой, с густым золотистым оттенком была ее кожа, когда она новобрачной приехала сюда. В деревне только и разговору было что о цвете ее лица, пожилые женщины громко восторгались, стараясь, чтобы их услышали невестки, если невесткам меньше повезло, чем ей. Трудно поверить: ей всего сорок пять, а красота уже безвозвратно ушла. Всматриваясь в зеркало, мать Пеми убеждала себя: где кожа натягивалась от улыбки, она по-прежнему упруга. Женщина чувствовала себя сильной, уверенной, чувствовала, что поняла, чего она стоит… И вдруг ей самой стало смешно, она засмеялась.
В доме никого больше не было, но ей все равно было неловко, а остановиться не могла, сколько ни напоминала себе, что смеются без причины только дети — говорят, их смешит бог смерти Яма.
И так же внезапно смолк ее смех и настроение переменилось: она провела ладонью по складкам сари на голове и нащупала длинный шов на месте зашитой прорехи. Шов тянулся, как уродливая сороконожка. Женщину передернуло от мысли, что, когда она пойдет голосовать, все увидят шов и сразу поймут — ей нечего надеть в такой день, кроме старого, продранного и зашитого сари. Посторонние подумают еще, что она из бедных, они могут неверно определить ее положение, положение ее родителей и мужа. Но выхода не было; шов, конечно, бросался в глаза, да только другие сари были не лучше — ветхие, застиранные, давно превратившиеся в тряпье.
Она погрузилась в размышления о своей судьбе.
Мать Пеми родилась в семье заминдаров, и замуж ее выдали в заминдарскую семью. В давние времена заминдары были чуть ниже раджей, владели землями, жили во дворцах, пользовались правами и преимуществами, которые и не снились людям помельче. Но времена переменились, привилегии заминдаров отменили, от блестящего прошлого остались одни воспоминания. Большую часть земли, доставшейся ее мужу, пришлось продать, чтобы выдать замуж дочерей — Пеми и Чеми: заминдарская честь требовала пышных, богатых свадеб во что бы то ни стало, даже если бы вся семья потом зубы на полку положила. Заминдарская честь не допускала и того, чтобы семья работала в поле, поэтому оставшуюся землю сдавали в аренду. По новым законам арендатор отдавал хозяину всего лишь четверть урожая. Все остальное себе забирал.