Эта партия прислала в деревню Поющую Машину — так ее прозвали крестьяне, — чего у других партий не было: проигрыватель, микрофоны, динамики, батарейки, провода. Когда Машину включали, она пела песни и играла музыку. Старики с похвалой отзывались об этой партии: видно, достойные, солидные люди в ней состоят, раз они позаботились доставить удовольствие не только живым, но и покойникам — всякий знает, что духи умерших долго витают над площадкой для сожжения.
Мать Пеми тоже была высокого мнения об этой партий — но по причинам особого свойства: она с детства очень любила одну песню и хорошо знала ее мотив. Поющая Машина тоже знала песню и пела ее как раз на тот самый мотив. Матери Пеми это понравилось. Песню еще в XVIII веке написал поэт Упендра Бханджа, она была частью «Байдехиша Биласы» — стихотворного повествования о жизни Рамы. Каждая глава пелась на особый лад, а все вместе они составляли музыкальную классику Ориссы.
Глава, исполнявшаяся Поющей Машиной и так волновавшая мать Пеми, описывала страдания Шурпанакхи — сестры злого Раваны, вернувшейся к себе на родной Цейлон без носа и без ушей. Нос и уши отрезал ей Лакшмана, брат Рамы, в наказание за то, что она навязывала Раме свою любовь, когда любимая жена Рамы, Сита, томилась в плену у Раваны.
Партия, разбившая лагерь под пипаловым деревом, где резали коз и торговали мясом, наняла певца, чтобы он состязался с Поющей Машиной. Певец надрывался, воспевая последнюю битву Раваны против Рамы, в которой Равана и погиб. Стихи тоже были написаны в XVIII веке — певец пел главу из жизнеописания Рамы, изложенного Бисванатхом Кхунтией, где тоже каждая глава пелась на особый лад. Но кто мог сравниться с Упендрой Бханджей! Правда, стихи Кхунтии были проще, понятней, музыка отличалась редкостной мелодичностью, поэтому в народе чаще пели его песни.
Женщины собирались и часами слушали пение, сравнивали, придирчиво обсуждали достоинства и недостатки певца и Поющей Машины. Мать Пеми неизменно участвовала в обсуждениях. Женщины пришли к единодушному заключению, что глубокий бас певца, сильный и свободный, заслуживает всяческой похвалы. Певец пел под пипаловым деревом, а слышно было на всю деревню. Когда он особенно старался, с веток пипала срывались глиняные гнезда белых муравьев и осыпались на землю. Но зато, с другой стороны, Поющая Машина пела с большей душой, и горе обезображенной Шурпанакхи пронимало даже деревья: пусть с них не сыпались муравьиные гнезда, зато листья падали, будто слезы.
Взвесив все обстоятельства, мать Пеми совсем было решилась голосовать за Поющую Машину, но тут произошло событие, которое вывело ее из равновесия. Она увидела мать Ранги, направляющуюся к избирательному участку во главе целой группы женщин. Там, конечно, была и мать Палуни, а в хвосте плелась Тентейи, дочка Джоги Прадхана. Тентейи чуть отстала от других и шепнула матери Пеми:
— Поющая Машина. За ту партию будут голосовать.
Тентейи сразу прибавила шагу, а мать Пеми впилась в руку Гадеи так, что он дернулся от боли и стал растирать следы ее ногтей.
Они уже приближались к школе. Толпа становилась все плотнее, в нее вливались люди, шедшие с разных концов деревни, из других деревень.
Мать Пеми оттащила Гадеи в сторонку.
— Ну, теперь я знаю, за кого они голосуют, — тихо сказала она.
Гадеи промолчал.
— За ту партию.
Кого она имела в виду, Гадеи понимал, а о какой партии шла речь, понятия не имел, но и уточнять не хотел.
— Раз они так решили, — неопределенно пробормотал он. — Каждый может голосовать, за кого пожелает.
Мать Пеми подумала: Гадеи по обыкновению хитрит, но это ее не остановило.
— Как ты не понимаешь, — жарко зашептала она. — Если они — за эту партию, так мы должны голосовать за другую. Будем тогда голосовать за ту, что в квартале заклинателей змей. Я давно наблюдаю за ее людьми, это самая достойная партия. Ничего, что у нее джипа нет. Зато там все — молодые люди, обходительные, не зазнайки, с деревенскими жителями разговаривают хорошо. Сразу видно, городские, образованные молодые люди из приличных семей. Не выскочки какие-нибудь. Ты и сам, наверно, видел: они как приехали, так сразу пошли по домам, сидели на верандах, прямо на полу, ели простую рисовую похлебку, как все мы, когда ничего другого нет. И все время они вели себя так. Это о чем говорит? Да о том, что мы, крестьяне, им как родные, как их собственная семья. Нет у них Поющей Машины — и не надо. Они все сами хорошо играют и поют. Даже лучше, чем другие партии. Они играют на простых инструментах: на кхандмани, на дудуки, на кендера. А на простых глиняных горшках как играют! Перевернут их кверху дном — и так отлично барабанят! А песни? Ты слышал, как они высмеивают остальные партии? Так насмешничают, так насмешничают, и все под музыку. И слова такие смешные! Нет, эта партия лучше всех! Ну, значит, все. Решено. Пошли голосовать.