Это создало новую ситуацию: представители всех трех партий, соперничающих на выборах, накинулись на полицию, обвиняя ее в запугивании избирателей.
— Мы серьезнейшим образом обращаем ваше внимание на недопустимость действий такого рода! Демонстрация силы вызвала панику среди избирателей. Вы безо всяких оснований размахивали палками, и многие избиратели в страхе покинули участок, так и не проголосовав. Каждая из партий понесла при этом урон. Это чрезвычайно серьезно, и никто из нас этого так не оставит. Вопрос будет поставлен на самом высоком уровне. Мы заявляем протест. Мы требуем справедливости!
— Но разве вы сами не видели? — отбивались полицейские. — Дело шло к нарушению общественного порядка, не вмешайся мы, порядок был бы нарушен. А мы предотвратили. Нас для этого здесь поставили!
— Чепуха! Вы сами нарушили порядок! Идут выборы, а вы разгоняете избирателей!
— Братья! Объединяйтесь! Совершается несправедливость, и с этим нужно бороться!
— Не будем голосовать, разойдемся по домам!
— Что за глупости! Почему по домам? Нет! Вперед, мы им покажем!
Толпа была пестрая, и в разных концах ее раздавались противоречивые выкрики.
Народу было очень много — как на празднике дольджатра, когда жители всех окрестных деревень сходятся на поле и туда выносят на нарядных деревянных носилках статуи из храма.
Кемпа поднялся на ноги, потихоньку выбрался из толпы и заковылял к избирательному участку. Он вошел в кабину, проголосовал и вышел на крыльцо. Там он остановился, посасывая большой палец левой руки, на который ему поставили метку несмываемыми чернилами, чтоб он не мог второй раз явиться за бюллетенем.
— За кого голосовал? — спросили из толпы.
— За кого надо, — огрызнулся Кемпа. Он начал проталкиваться сквозь толпу, не переставая бурчать: — Мое дело, за кого голосую. Жив буду, через пять лет опять приду голосовать. И чего допытываются? Сказано в священных книгах: кто дал еду, того и восхвали. Не так, что ли? Или, как говорится, где съел, там нагадил? Кто нас кормит? Кто обо всей стране заботится? Какая партия это сделает, за ту и голосовал. И победит эта партия, вот вы все увидите!
Кемпа ни к кому в отдельности не обращался, и понемногу его перестали слушать.
Все успокоились, блюстители порядка опять удалились под сень мангового дерева.
Мать Пеми задержалась у входа в избирательный участок. Поднявшись на крыльцо, она оглядела толпу — мужские, женские лица, все незнакомые, чужие. Все так непривычно, так не похоже на обычную деревенскую жизнь. Мать Пеми чувствовала себя затерянной среди такого множества чужих людей. Откуда-то появились ларьки, торговцы надрывно выкликали товары. Толпа гудела, люди переговаривались, но мать Пеми не могла понять, о чем они говорят. Это было как на предвыборных митингах, когда мать Пеми терпеливо выслушивала оратора за оратором и на нее сыпались слова: интересы государства, Пакистан, кашмирский вопрос, спорные территории, требования, программы и прочее. Но слова были лишены смысла, она смутно сознавала, что они не имеют отношения ни к чему в ее повседневной жизни.
Гадеи провел ее до самого входа, до бамбукового ограждения, где хлипкие перильца отделяли мужскую очередь от женской. Очереди были длинные. Мать Пеми не привыкла к очередям и испытывала неловкость: ей казалось, будто она стоит на виду у всей толпы.
Уходя в мужскую очередь, Гадеи сказал ей:
— Ты просто иди вместе со всеми и войдешь в участок. Там тебе дадут бумаги и скажут, что делать. Не бойся, только не забудь, о чем я тебе говорил.
Мать Пеми прошла за загородку и стала в очередь. Женщины медленно подвигались перед ней, за ее спиной пристраивались другие. Справа двигалась мужская очередь. Временами обе очереди останавливались — у дверей стоял человек, который по знаку изнутри пропускал избирателей на участок. Матери Пеми все больше становилось не по себе. Она старалась припомнить, что говорил Гадеи, но никак не могла сообразить, за которую партию он сказал голосовать. И что ей муж велел, она тоже забыла. И сама она выбрала было одну из трех партий, а сейчас вот выскочило из головы, какая это партия и почему она именно ей отдала предпочтение.
Мать Пеми вдруг подумала: ничего-то она об этих партиях не знает, а уж чего они хотят и что могут, ей совсем невдомек, как там устроено государство и что такое политика, она и ведать не ведает. Ей известно одно: какая из партий соберет больше всего голосов, та и будет пять лет управлять страной.
Очередь двинулась.