При виде же Сухагванти с охапкой нарядов из ее приданого она вздохнула так удовлетворенно, будто завершила паломничество ко всем святым местам Индии.
Но Митро перехватила Сухаг на полпути и, сдергивая яркие одежды с ее рук, затараторила:
— Умница, старшая невестка! Мы теперь вместе с Младшей сами разберемся в этих тряпках, а ты иди себе по своим делам.
— Постой, Средняя, сейчас мы с ней все посмотрим… А то еще новая война начнется.
— Обязательно начнется. И не одна — тысяча. Видишь, как эта скряга над своими тряпками трясется — прямо предкам ее на том свете покоя не будет, пока она свое барахло не отвоюет.
И Митро решительно взялась за Пхуланванти:
— Так, а теперь, Младшенькая, прощайся с одежонкой. Получишь ты ее теперь, когда еще раз на свет родишься!
Пхуланванти угрожающе глянула на Среднюю — отдай мои вещи!
Та и ухом не повела — никогда!
Пхуланванти прикинула бойцовские качества Средней и решила попробовать добром:
— Зачем ты вмешиваешься, сестра? Мне возвращают мои же вещи…
— Убью, — спокойно сообщила Митро. — Убью, и все. Когда ты на старуху кидалась, я молчала. А эту вот оскорблять не смей — пыли не стоишь под ее ногами. Складывай побыстрее побрякушки свои и уноси, а то их тоже лишишься.
Пхулан приготовилась было к отпору, но передумала. Искоса посматривая на среднюю невестку, она увязала украшения в уголок покрывала и плотно уселась на кровати.
Митро стала бросать наряды обратно в руки Старшей, приговаривая:
— Забирай, забирай и поклянись мне всеми Учителями, что больше ты их Младшей не притащишь. А не захочешь сама носить, лучше нищим раздари!
Рассудив таким образом спор, Митро отправилась к себе и, увидев так и не убранную постель мужа, погрузилась в раздумья. Потирая вчерашние синяки, она думала о своем прошлом, о том, как живет сейчас… Пока не увидела свое отражение в зеркале на шкафчике.
— Муж мой — придурок, — смеясь, сказала она вслух, — недотепа! Досталась ему женщина, как река глубокая, а он не знает, что с ней делать. Я наряжаюсь, прихорашиваюсь, а он по делам уходит. Господи, да откуда этому телку, который и женщин-то не распробовал, знать, что делать со мной, с дочерью самой Бало!
С веранды ее позвала Сухагванти:
— Митро, сестричка, ты с кем там? Свекор тебя зовет!
Средняя невестка опомнилась, вышла к Старшей:
— Зовет так зовет. Боюсь я его, что ли?
Кокетливо приставив пальчик к подбородку, начала дурачиться:
— Милый человек наш свекор, очень милый. Только зачем это ему нужно — чтоб я на суд являлась?
Сухаг не поддержала шутку:
— Сестричка, не надо так! И свекор сердится, и твой деверь тоже. Если они начнут тебе выговаривать, ты уж потерпи, смолчи лучше…
Митро обрадовало упоминание о Банварилале, глаза у нее сразу заблестели:
— Он тоже милый, такой милый! Не люби ты его так, я бы ему показала, сестричка!
— Ты хоть там веди себя поскромнее! — взмолилась Сухагванти. — Пускай мужчины говорят, а ты слушай и помалкивай!
— Ну уж нет! — мгновенно вспыхнула Митро. — И нечего поучать меня! Ты вообще своему мужу вторая жена, да и годами ты моложе меня — нечего из себя старшую корчить!
Сразу же остыв, Митро еще разок посмотрела в зеркало, обняла Сухагванти и примирительно замурлыкала:
— Пойдем, вестница старшего деверя, пойдем! Я готова предстать перед судом.
В комнате главы семьи невестки застали и Дханванти, чинно сидевшую рядышком с сыновьями.
Сухагванти примостилась около свекрови, а Митро с горделивой улыбкой прошествовала к своему мужу. Дханванти оглядела всех собравшихся и приступила к делу:
— Сумитрованти, дорогая, прикрой лицо. Здесь ведь и свекор твой, и старший деверь.
Средняя невестка послушно, как новобрачная, спряталась под покрывалом, оставив узенькую щелочку для глаз.
Тогда Гурудас прочистил горло, готовясь заговорить, откашлялся, потом еще раз, другой, будто в глотке у него что-то застряло. Старший сын подал ему стакан с водой. Гурудас отпил воды и почувствовал себя увереннее. Бросив взгляд на Дханванти, на старшего сына, он покачал головой и растерянно сказал:
— Слишком я стар для таких испытаний! Слишком стар. Могли бы уволить меня от ваших ссор, не заставлять старика…
Банварилал смотрел на отца со стыдливой жалостью молодости. Слегка коснувшись его руки, он подбодрил его:
— Отец, Сардарилал же не враг своей жене, зачем он будет на нее напраслину возводить?
Гурудас резко отстранил руку сына: