— Насладилась местью чужими руками?
— Насладилась…Только знаешь что, вот мало тебе.
— Мало?
— Мало!
— А ты жестокая, котенок!
— Вот давай теперь без всяких «котят», «деток», «заек», «малышей» и прочих обезличенных названий!
— Хорошо. Ты жестокая, Лиля!
— А ты ТИРАН, Василий! Или как мне тебя называть? Виссарион?
— Котик… зайчик… малыш… мне все нравится.
— Мгм… Охренеть просто! Ты заставил ее год прожить в чужой стране! Учиться ненавистной профессии! Хранить девственность! Это как вообще?
— Я психанул.
— ТЫ ПСИХАНУЛ?
— После того, как она меня отшила в аэропорту…
— О-о-о… Бедный мальчик! Отшили его величество!
— Согласен, перегнул…
— ПЕРЕГНУЛ? Котик, ты охренел?!
Общение выходило за рамки мирной беседы. Каждый из нас был на взводе, словно пружина в пистолете, готовый в любой момент разжаться, послав оппоненту пулю в лоб.
Лиля мерила шагами коридор. Туда-сюда. Туда-сюда. Как маятник Ньютона. Я ворочал вслед ей голову. Влево-вправо. Влево-вправо. Словно судья на чемпионате по настольному теннису.
Каждый из нас активно, я бы даже сказал агрессивно, жестикулировал. Ее глаза горели. Ее щеки пылали. От ее тонкого тела исходили горячие волны, и мне все сложнее было держать себя в руках и не терять нить разговора. Надо разобраться во всем здесь и сейчас!
— Я хотел, чтобы Ты выполнила все свои обещания! Точнее она выполнила все твои обещания. Сложно жить в Германии без знания языка. Со школой этой вообще все закрутилось… Я узнал, что Виктор Беккер делал запрос в благотворительный фонд, чтобы ему помогли с операцией для жены. Мы встретились. Елена уже тогда была слаба, но Вика ничего не знала. Мать просила сохранить все в секрете, тогда я и предложил ей место в школе на время, пока мать не пройдет курс лечения и реабилитацию. Беккеры охотно согласились…
— Как благородно. Чужими руками свои желания исполнять. Да, зайчик?
— На счет института… Мы все обсуждали в переписке, Лиль. Ты сама не знала, чего хочешь. Я просто подтолкнул. Мы ведь так и планировали.
— Мгм…
— Лиль…
— Дальше-дальше. Что на счет девственности скажешь?
— Что тут скажешь?! Ты — моя. Я не собирался никому тебя отдавать.
— ТВОЯ?
— Конечно. Это твои слова, цветочек. Я буду первым во всем, ты обещала. А после этого навсегда вместе.
— А если я скажу тебе, что не девственница?
— Я тебе не поверю.
— Почему?
— Чувствую это.
Лиля презрительно закатила глаза, а мне до боли в челюсти захотелось стереть эту маску с ее лица своими губами.
— Знаешь, что было самое ужасное в твоей мести?
— То, что она влюбилась в твоего брата?
— Самое ужасное было в ней разочаровываться. Каждый день я смотрел на Вику и не узнавал в ней девчонку, в которую отчаянно влюбился. Не понимал, куда делась мягкость, нежность, скромность… Впервые увидев меня в кабинете отца, Вика пообещала залезть ко мне в штаны, как предыдущему охраннику. Она кричала, материлась, как сапожник, вела себя, как взбешенный токарь после недельного запоя. Творила какую-то дичь! Каждый раз я снова и снова пытался отыскать в ней тебя… не понимая, что это в принципе не возможно.
— И ты ни разу не усомнился?
— Нет. Почему-то было проще поверить, что она сошла с ума…
— Ты не имеешь права так о ней говорить!
— Согласен. Я очень перед ней виноват. Мы оба виноваты.
— Виноваты…
Девушка совсем раскисла. Опустив плечи, Лиля замолчала, задумавшись о чем-то. Наверное, винила во всем себя, жалея подругу.
А все, чего хотелось мне, это вернуть, наконец, свою любовь туда, где ей самое место — в мои объятия.
Протянув руку, я щелкнул выключателем на стене. Коридор погрузился во мрак. Каким-то шестым чувством я ощутил, как напряглась Лиля. Притихла. Перестала дышать.
В два шага я оказался рядом и сгреб тоненькую фигурку в объятия. МОЯ. РОДНАЯ. НЕЖНАЯ.
— Знаешь, Лиля… — прошептал я, прижимаясь щекой к ее виску, — Если в конечном итоге, все привело к тому, что я снова здесь, снова с тобой… то я ни о чем не жалею.
И сделал то, о чем мечтал последние шесть лет. Накрыл ее нежные мягкие сладкие губы глубоким, жадным, голодным поцелуем, наслаждаясь тихими стонами своего, наконец-то, найденного Лотоса…
Глава 48
ВИКА
ГОСПОДИ ЗА ЧТО?
Я бреду по лабиринтам коридоров одинаково обшитых деревянными панелями, не разбирая и не запоминая дороги. Четкие повторяющиеся движения во время ходьбы помогают справиться с внутренней агонией, трансформируя энергию от шквала эмоций в механический процесс. Кажется, если я остановлюсь, то утону в собственных слезах.