— Что? — Шон сделал вид, что шокирован.
— Делай все, что хочешь, Шон Эванс, но я говорю тебе сейчас, что если ты станешь причиной инцидента и оскорбишь гостя во время пребывания в гостинце, я буду злиться на тебя вечно.
Шон, казалось, задумался.
— Я смогу с этим жить. На самом деле вопрос заключается в том, что будет делать Ассамблея…
Я схватила кухонное полотенце и швырнула в него. Шон поймал его и рассмеялся.
До меня донесся чей-то голос, разнесшийся по всему трактиру.
— Дина, не могли бы вы принести мне чашку кофе со сливками и сделать это так, чтобы Зедас ничего не узнал?
— Конечно, — прошептала я в ответ. Я встала. — Сеньора просит кофе. Шон, пожалуйста, не испорти эту поездку. Я знаю, тебе надоело, что я часто припоминаю Ассамблею, но если два инопланетянина выскочат из ниоткуда посреди Аламо, они отберут у нас эту гостиницу.
— Я все понимаю. — Шон прижал меня к себе. — Доверься мне.
***
Я выскочила из пола в личной комнате дрифана, неся поднос с французским прессом, наполненным кофе, кружкой и бутылкой сладких сливок. Если сеньора и была встревожена моим внезапным появлением, то никак этого не показала.
Она сидела в мягком кресле лицом к окну от пола до потолка, из которого открывался вид на сад и деревья за ним. Она не обернулась и не обратила на меня внимания, так что я видела только ее затылок. Ее зеленые волосы были скручены в беспорядочный пучок. Я подошла к ней, поставила поднос на ближайший кофейный столик и нажала на рычажок французского пресса.
В комнате стояла тишина. Я ощущала себя в начале девяностых годов. Бежевый ковер от стены до стены, кровать с цветочным покрывалом, пастельные лавандовые стены, дубовая мебель, письменный стол и комод — все это было спроектировано с максимальной ностальгией. Если я все правильно рассчитала, она была подростком в девяностых годах.
Наши самые ностальгические воспоминания формируются о подростковом периоде. Вам могло бы показаться, что воспоминания о раннем детстве будут иметь наибольшее влияние, но нет. Для большинства людей подростковый возраст имел самое большое значение. Музыка, телешоу, книги и дружеские отношения, возникшие у нас в подростковом возрасте, повлияли на вас больше всего.
В подростковом возрасте происходит половое созревание и возникает новая потребность в свободе. Впервые в жизни мы делаем самостоятельный выбор, который идет вразрез с авторитетом наших родителей. Мы боремся за право слушать нашу музыку, носить нашу одежду, красить волосы, любить других людей и принимать решения, влияющие на наше будущее. И в первый раз мы испытываем реальные последствия, основанные на наших действиях, и узнаем, что родители, даже родители-хранители, не являются богами, и некоторые вещи нельзя исправить.
Когда я мысленно возвращаюсь в свое детство, детская версия меня кажется аморфным, нечетким воспоминанием. Подросток я — это уже больше похоже на меня, предварительный просмотр того, кем я стану, когда вырасту. У нее были определенные взгляды, она считала своих родителей глупыми, и она знала все обо всем, но она безошибочно была мной.
Я налила кофе в кружку и повернулась, чтобы уйти.
— Не хотите посидеть со мной? — спросила она. В ее голосе слышался легкий южный акцент, но я никак не могла его определить.
— Конечно. Я призвала второй стул, точно такой же, как и первый, придвинула к кофейному столику и села.
Дрифан была одета в простые штаны и простую тунику из мягкой бледно-зеленой ткани. Ее босые ноги были поджаты под себя. Она налила себе в кружку до смешного большое количество сливок, понюхала их и отхлебнула немного.
— Ммм.
— Разве Зедас не одобряет кофе? — спросила я.
— Зедас не одобряет очень многих вещей. Он утверждает, что кофе разрушает внутреннюю энергию.
— Это так?
— Нет. Зедас хочет, чтобы я забыла, каково это — быть человеком. Он не в курсе, что эта комната существует, и я планирую оставить все на своих местах.
Мои предположения были верны.
— А почему для вас так важно все забыть?
Она посмотрела в окно. Если бы мне пришлось выбрать только одно слово, чтобы описать ее, это было бы «скорбь». Глубокая, вселенская печаль окутывала ее, как саван. Она казалась измученной, словно богато украшенный меч, повидавший слишком много битв. Повторные удары стерли причудливые письмена на его лезвии, оставив его обнаженным и еще более смертоносным.
— Он думает, что если я забуду, то не буду испытывать искушения вернуться. Он хочет, чтобы я навсегда оставила Адиру Клайн.