— Вот что, Звонцова. Осенью или зимой пусть Чудинов хоть в консерваторию подается. А сейчас, на время уборки, лишиться колхозу шофера — ни-ни! И не думай. Бесполезные хлопоты. Понятно?..
Марина решила сманеврировать — заговорила на любимую Павлом Николаевичем строительную тему. Ох, до чего же хорош в Суслони Дом культуры, вот такой бы и в Гремякине выстроить по генплану, лучшего и желать нельзя. Но тут в контору ввалились шумные, возбужденные комбайнеры и усатый скуластый механик. Председатель тотчас же забыл о Марине. Громкими, резкими голосами мужчины наперебой сообщили, что сейчас остановился ремонт двух комбайнов — из-за нехватки каких-то шестеренок. Павел Николаевич вспылил, зачертыхался, стал звонить в Сельхозтехнику, требовать запасных частей. Лицо его побурело от раздражения, он кричал в трубку все громче, все нетерпимей одну и ту же фразу:
— Без ножа зарежете, товарищи хорошие! Без ножа!..
А Марина тихонько сидела и ждала удобной минуты, чтобы закончить разговор, вернее, узнать, когда именно привезут в клуб стулья. Ей казалось это проще простого: закупить их в мебельном магазине в областном городе, доставить на грузовике, расставить рядами в зале. Вот вся проблема и решена.
— Так как же, Павел Николаевич, со стульями? — обратилась она к председателю, вставая.
— С какими стульями? При чем тут стулья? — крикнул тот и повернулся к мужчинам как бы за разъяснением.
Марина стушевалась. Павел Николаевич потер ладонью лоб и заметался по кабинету, должно быть, хотел успокоиться, но успокоение не приходило.
— Вот тут мы с тобой о культуре толковали, — сказал он, останавливаясь перед девушкой, вроде бы забыв теперь о мужчинах. — Я и без тебя, свет-душа, понимаю, что такое культура. Так сказать, надстройка над всей нашей экономикой. Знаю, что нам и фургон нужен. Во второй и третьей бригадах не так часто люди смотрят кино. Кто пойдет за пять да за семь километров? Только молодые. А пожилые и старики?.. И скамейки бы надо заменить в клубе. Еще раз повторяю: заменим! В новом Доме культуры, который построим, все будет новое… Так что, дева-краса, ты меня тут не агитируй. Все знаю, все помню. Культура, культура… У меня сейчас два комбайна хуже инвалидов, запасных частей нет. Да грузовики без покрышек… До фургона ли теперь, подумай сама?.. Иди-ка, милая девушка, не морочь мне голову. Ей-богу, не до тебя. Обращайся со всеми культвопросами к Евгении Ивановне, это по ее части. А ко мне милости прошу потом, когда управимся с уборкой…
Председатель взял Марину под руку и увлек к выходу, все повторяя, как заклинание: «Потом, потом с культурой!» Она покорно шла, сгорая от стыда, сглатывая вдруг навернувшиеся слезы. Обиднее всего было видеть, как сочувственно смотрели на нее бухгалтер и Люся Веревкина. Марина быстро прошла между столами и опрометью бросилась из конторы.
А Павел Николаевич, отпустив мужчин, тоже поспешил на улицу, где его поджидал голубой «Москвич», чтобы ехать в мастерскую к неисправным комбайнам. Из машины ему было хорошо видно, как по улице торопилась, почти бежала в сторону клуба девушка в цветастом платье.
«Зря погорячился, обидел, старательная же душа!» — упрекнул он себя и стал думать о том, что, как только развяжет руки с уборкой, вызовет в контору Звонцову и поговорит с ней о всех ее делах…
В тот же день, уже под вечер, Марина отправилась к Чугунковой, но дома ее не застала. Тогда, побродив по улицам, она решила зайти к Евгении Ивановне, которая жила возле школы. Во дворе, под окнами и вдоль забора, росло множество цветов, и сама хозяйка ходила с лейкой, босая, с мокрым подолом. Марину она провела к летней кухне, усадила на табуретку. Та сразу начала рассказывать о сегодняшней стычке с председателем, но не стерпела — расплакалась. Она не всхлипывала, не кривила губ, просто сидела, сцепив зубы, а слезы капали, как дождинки.
Евгения Ивановна не стала ее утешать, думала о чем-то своем. Прошло две-три минуты, лишь после этого она произнесла успокоительно-строгим голосом:
— А теперь, серденько, послухай, что я скажу. Осуши слезы, приободрись.
Марина вытерла глаза, вздохнула в предчувствии, что пугающая острота момента уже спала. Евгения Ивановна вдруг предложила с мягкой улыбкой:
— Давай-ка, серденько, закончим поливку цветов. Вон сколько их разрослось! Привыкла на Украине к цветам, там возле каждой хаты в палисадничках растут. Принеси-ка из колодезя ведро воды, да быстренько!..
Они ходили меж цветников, и то ли радостная пестрота гвоздик, петуний, флоксов, то ли располагающая доброта хозяйки успокаивающе подействовали на Марину, она заулыбалась. Евгения Ивановна доверчиво говорила: