Потом девочка прибегала к Люсе еще два раза. И опять она кормила ее, играла с ней во дворе, а позже приходил сам Толокнов, садился на стул, мял на коленях плоскую, как блин, кепку. Он поглядывал то на девочку, то на Люсю и виновато улыбался. А прощаясь, бубнил, пряча глаза:
— Оно конечно, кабы жива была Мария… Славная она у меня, дочка-то…
Люся ни разу не проводила его за калитку, зато ее мать охотно стояла с ним у забора, и они о чем-то вполголоса разговаривали.
Отец Люси Веревкиной десять лет назад умер от инфаркта — вышел из-за стола на крыльцо и упал. Мать работала в овощеводческой бригаде, хлопотала дома по хозяйству, растила дочерей да еще ходила в гости к куме Гуськовой. Так и пролетела ее жизнь. Потому и хотелось матери, чтобы у младшенькой все сложилось благополучно, чин чином, как у старшей, — уважаемой в райцентре фельдшерицы: был бы муж, не переводились бы семейные радости и заботы, росли бы дети. Однако не получилось так, как рисовалось в задумках: дочь упустила председателева сына. И теперь мать побаивалась, как бы та не осталась в девках — ведь во многих дворах подрастали красавицы куда более пригожие, чем ее Людмила.
Вчера вечером мать вернулась из бригады усталая, нервная — целый день, не разгибаясь, собирала огурцы — и, поохав и повздыхав, вдруг пожаловалась:
— Изболелась у меня душа, дочка.
— Беда случилась какая, что ли? — не задумываясь, спросила Люся.
Они сели ужинать. Мать бросила на дочку строго-укоряющий взгляд, по которому можно было догадаться, что разговор предстоял не из приятных.
— Замуж пора тебе, Людмила. Живем в достатке, хорошо, а дальше-то что? Привела бы кого-нибудь в дом, пущай бы мужиковствовал, как в других дворах…
Люся насторожилась, но глаз на мать не подняла.
— Упустила председателева-то парня! — продолжала мать. — Дуреха, тебе надо было бы поехать к нему в Новгород да там все и порешить…
Мать произнесла это раздраженным тоном, которому нельзя было возражать, чтобы не началась ссора. Люся решила отмолчаться. Но куда там — пластинка уже закрутилась, мать разошлась не на шутку.
— Вот что, милая моя… Сама не можешь устроить свою судьбу, так я о тебе побеспокоюсь. Чем вдовец Толокнов не мужчина? Руки, ноги есть, голова на месте. Тихий, смирный, домовитый. А что на четырнадцать лет старше, так теперь мода такая. В городе сплошь браки с перезрелыми мужиками. Помоложе-то кавалеров в Гремякине нет. Илья Чудинов да еще два парня — вот и весь выбор для девок…
Люся всегда считала, что мать живет по старинке, неинтересно, все мерит слишком коротким аршином. И сейчас что-то непослушное, непокорное вселилось в нее, она сказала:
— Ой, мама! Да зачем же мне такой-то, как Толокнов? Разве ж так семью создают? Без уважения и любви, без радости и светлой надежды…
— Всяко она образуется, семья-то, — сказала мать, допивая из стакана молоко. — Пойдут детишки да закрутится домашняя жизнь, чего ж тебе еще?..
Люся разгорячилась, доказывая матери, что ее мысль нелепа и унизительна, но та стояла на своем, упрямо твердила:
— Гляди, упустишь и Толокнова! А годочки-то убывают…
Чувствуя, что не переубедила мать, Люся сразу же после ужина ушла спать в сарай. Она не плакала, хоть ей и было очень тоскливо и одиноко, а долго-долго смотрела на видневшиеся в проеме дверей звезды и повторяла одну и ту же фразу, обращенную бог весть к кому: «Не вмешивайтесь, пожалуйста, не вмешивайтесь в мою жизнь! Я этого не хочу, сама определюсь, без подсказок. Не школьница».
А утром случилось так, что Люся была вынуждена зайти в дом ко вдовцу. Когда она проходила по улице, из калитки выбежала девчушка и, вцепившись в нее ручонками, потянула во двор. На крыльце стоял сам Толокнов, в сапогах и жилетке, добрый, улыбающийся. Он пригласил ее в дом, и первое, что Люся заметила в комнатах, были коврики, накидочки, занавески, вышитые, должно быть, руками бывшей хозяйки. Она присела для приличия, и вдовец заговорил о том, что у него самый большущий и лохматый в Гремякине пес, что ни у кого другого нет такого аккуратного, превосходного погреба и что фикусы впервые разрослись тоже в его доме, а потом уж этот цветок полюбился жене заведующего фермой Трубина…