— А знаете что, Полина! Переезжайте жить ко мне.
Она остановилась. Она ничего не ответила, только часто-часто заморгала. Именно тогда я заметил, что у неё длинные ресницы. И карие глаза.
— Анатолий, вы?..
— Полина! — продолжал я. — Только, пожалуйста, не пугайтесь и не подумайте ничего плохого. Я один, но у меня есть вторая комната. И я вам ничего такого не сделаю…
— Но вы меня совсем не знаете…
— Как и вы меня. Так что риск обоюден.
— Но мои вещи!.. Не знаю, не могу так, я вас стесню…
— Ни капельки. Наоборот, по хозяйству поможете. А вещи ваши мы заберём, прямо сейчас…
И, не давая опомниться, не выпуская сумочки из рук, повлёк за собой.
Смешалось в тот вечер всё сразу и вдруг, как в калейдоскопе. Помню, как мы бежали по набережной к ведущей наверх лестнице. Помню, как поднимались по шатким деревянным ступенькам, которые никак не хотели заканчиваться. Помню, как наконец, одолели лестницу и оказались на улице, по которой одна за другой проносились машины. Водитель вишнёвого «жигулёнка», высокий тощий парень со стриженым затылком и сам ехал в Университет, а потому был рад оказии, в виде платящих за проезд пассажиров.
Помню, какое впечатление на меня произвело общежитие — примерно с полдюжины четырёхэтажных корпусов серого кирпича с пыльными окнами и рядом балконов над входом — на балконах во множестве сушилось бельё. Пожилая вахтёрша сначала не хотела нас пускать — но моментально подобрела, увидев у меня в руке синенькую бумажку. Надо ли объяснять, что переговоры целиком и полностью легли на меня — Полина стояла сзади, вцепившись в мою куртку. Поднявшись по лестнице на третий этаж, мы долго шли по гулкому коридору — до окна в торцевой стене, где на подоконнике сидела изрядно помятая рыжеволосая особа, пускавшая сигаретный дым в полуоткрытую створку.
Комната, в которой жила Полина, оказалась маленькой. Три небрежно убранных постели, три тумбочки, три одёжных шкафа у противоположной стены, неизменный портативный телевизор — на маленьком экране, на сцене плясали какие-то размалёванные черти. И ведущий к окну узкий проход, где на открытой форточке сушились лифчики и трусики. На ближайшей к двери кровати сидела тощая пепельноволосая девица, чиркавшая разноцветными фломастерами в мятой тетради.
Переступив порог, Полина вдруг засмущалась. Остановилась и подняла глаза, будто спрашивала: «Вы ведь не передумаете? Это же всё серьёзно, правда?».
— Где твои вещи?
Пепельноволосая аж подпрыгнула на своей кровати.
— Ой, Полинка! Кто это?..
— Где? — повторил я.
Вещей у неё оказалось на удивление много. Новенький бежевый чемоданчик в красную клетку, на колёсиках и с выдвижной ручкой — родители специально купили, отправляя её учиться. Маленький серо-коричневый рюкзачок, стопка книг и тетрадок. И несметное количество кофточек, рубашечек, брючек, футболок… С полчаса, не меньше, она металась по комнате, вынимая всё это то из тумбочки, то из крайнего, у окна, шкафа. Кажется, кое-что из женского белья, сушившегося на форточке, тоже принадлежало ей — очень уж выразительно она на него поглядывала. Но взять, во всяком случае, при мне, постеснялась.
Пепельноволосая и про тетрадь свою забыла. Сидела и смотрела на нас, водя по губам кончиком ручки. А когда мы уходили, заметила вполголоса:
— Ну и даёшь же ты, Полинка!
Каюсь — закрались у меня в эту минуту сомнения. Вот только передумывать и играть назад было уже поздно. Мы снова шли по длинному гулкому коридору, слыша вслед неприятные шорохи и шепотки. Курившая на подоконнике девица куда-то исчезла, а толстая вахтёрша при нашем появлении разразилась выразительной тирадой.
На город спустились сумерки — было время, когда фонари ещё не горят, но вот-вот зажгутся. Я снова голосовал, стоя на обочине — только водители в этот час были сама нелюбезность. Ехать предстояло по МКАД, огибая город, а потом возвращаться, так что цену они ломили…
Дома мы оказались далеко за полночь. Только не подумайте, что до появления Полины у меня царил живописный беспорядок с разбросанными тут и там носками и брюками, да горой немытой посуды в раковине. Верьте ли, нет — терпеть не могу подобный бардак, особенно когда он сопровождается пустыми бутылками.
Просто полгода назад, ранней весной, подписав в риэлтерской конторе необходимые бумаги и получив из рук симпатичной девушки заветную связку ключей, я впервые вошёл сюда не как гость — возможный покупатель, а как полноправный, законный владелец. Нищий, словно в студенческие времена — на покупку ушли все мои сбережения, а долг предстояло выплачивать добрых четыре года. От прежних хозяев мне досталась лишь сломанная кровать без спинки, да колченогий, шатающийся от малейшего прикосновения стол, и прошло две недели, прежде чем я смог переехать по-настоящему.