Визгливую женщину не видно за высокой Дарьей Семеновной.
— Мы, говорит, самолично будем тую барышню разыскивать. И пошли, однако, в подвальный етаж.
— Спасибо, Мавра Михайловна. Теперь бы кипяточку поскорее. Зоя сильно хворает.
— Ах ты, беда бедовская!
Дверь со скрежетом отворилась, захлопнулась, щелкнул замок.
— Это, видимо, вас ищут, Виктория. Сейчас выйдете на волю. Слушайте внимательно и запоминайте.
Виктория не поняла:
— Куда? А вы останетесь? Нет, я…
Все заговорили сразу:
— С ума сошла!
— Слушайтесь, Виктория!
— Что здесь пользы с тебя? А на воле эва каких дел…
Она перебила, заторопилась, чтоб выслушали:
— Я же ничего не умею. Пусть Тоню вместо меня… Или вы. Так же делают, Татьяна Сергеевна. Я же читала…
— Когда сговорено, организовано…
— Слушайтесь!
— Твои-то нас не признают!
— Слушайте и запоминайте. Время дорого.
Слушала и запоминала. Оставить Татьяну Сергеевну, Зою? Здоровой, бесполезной гулять по воле? Невозможно. Слушала и запоминала. Но разве эти несложные поручения оправдают волю? Все запомнила, все ясно. Но…
— Об Зое хлопочите первее всего.
— Не освободят — хоть в больницу.
— Помните: не лезть на рожон. Натке помогите, пока мать больна.
Где-то что-то грохнуло, голоса и шаги гулом ворвались в коридор.
— Давай-ка поцелуемся. Идут, — сказала Тоня.
Уже в тюремной конторе, обнимая отца, соображала, как подступиться к Нектарию. Он тяжело поднялся со скамьи:
— Слава богу. Слава богу. Задала феферу драгоценная барышня. Весь город за ночь обшарили. Едемте к маменьке скорей — не заболела б с испугу.
Тут же решила: вот оно — мама поможет.
В несколько минут знаменитые бархатовские вороные домчали до дому. Еще раз поблагодарила Нектария и сказала:
— Пожалуйста, приезжайте поскорей. Сегодня же… пораньше.
Он внимательно посмотрел.
— Явлюсь, как приказываете, Виктория Кирилловна.
Все рассчитала правильно. Мать плакала о ребеночке, о Зое, а пережив тревожную ночь, готова была выполнить любое желание Виктории.
— До чего же можно дойти! Немцы госпиталя обстреливали, но детей там не было!
Нектария Лидия Ивановна встретила грозно:
— Обещайте исполнить мою просьбу, или возненавижу!
Только перед ней он так терялся, становился жалким, покорным.
— Зачем же страшные угрозы? Почитаю за счастье исполнять ваши редчайшие просьбы, Лидия Иванна.
— Вот слушайте, что проклятые тюремщики выделывают!
Вряд ли Виктории удалось бы рассказать ему Зоину историю так трогательно и страстно. Нектарий поцеловал руку Лидии Ивановны:
— Доброта ваша безгранична. Однако попался на слове — придется хлопотать об этой заложнице.
— Надо бы поскорей, — не удержалась Виктория. — Такое заболевание, каждый день, понимаете…
— Понимаю, Виктория Кирилловна, все понимаю, — перебил он добродушным тоном. — Даже то понимаю, что мальчонку этого грудного будут в большевицкой вере воспитывать. Понимаю. Но у нас, у купечества, слово — закон. А уж Лидии Иванне…
Мать фыркнула и рассмеялась:
— Глупости какие говорите! Пока мальчонка вырастет, мы забудем, что это за слово такое: «большевик».
— Дай бог. Вашими бы устами…
— Вот именно! Так сегодня же! — Ей одинаково нравилось радовать Викторию, быть доброй и командовать Нектарием.
Вот и день к концу. Вернулась к нормальной жизни. Можно двигаться свободно, выйти на улицу, заняться чем угодно. Тошно. Душистое мыло, губка, которыми смыла тюремные запахи, чистое белье, постель, кофе со сливками — все как ворованное. Нельзя ни минуты без дела. Что еще? Письма Тониной матери и сестрам Дарьи Семеновны написала, опустила. Сбегала к Гаевым. Страшно у них. Об аресте они знали уже, расспрашивали о тюрьме. Сергей Федорович вытирал слезы, сморкался, бормотал: «За что нам это? Ну за что? — Потом вдруг: — Танюша еще в детстве была непослушная».
Владимир курил, ломал спички, вцеплялся пятерней в свои кудри, будто хотел их вырвать. Нет у Наташи опоры.
Она все куталась в беличью душегрейку Раисы Николаевны, говорила неторопливо, спокойно. Только очень уж неподвижные были глаза и такой ровный голос. Проводила Викторию в переднюю:
— Об этой вашей ночи не надо лишних разговоров. О дружбе с нами тоже. Просто учимся вместе, с прошлого года.
Ничем не помочь.
— А не попробовать через Бархатова и Татьяну Сергеевну?..
— Ни за что. Может быть хуже. Они ее ненавидят, не надо напоминать. Поняли?
— Да. Конечно.
Может быть только хуже. Узнать бы, что у Дубковых. Завтра эту визгливую надзирательницу разыскать. Мавру Михайловну. Адреса точного нет. Озерной переулок и примета, что приданое дочери к свадьбе готовит. Наверное, всей улице известно. Денег бы надо побольше. Дарья Семеновна говорила, что Мавра эта бескорыстием не страдает. Они с Тоней связали ей шесть полос кружев на подзоры, получили за это две шаньги с картошкой. Шкура. Крутилины заплатят на будущей неделе — долго. У Станислава Марковича занять до получки. Только бы не завел опять: «Я вам чужой! Что вы от меня скрываете?» Хотя он стал куда проще. Не оттого ли, что времени не хватает на дурацкие разговоры? Ох и хитрый же Нектарий. Хотел заставить его работать в кадетской газете. Не вышло — впихнул в театр декоратором. «Мне надо вас держать при глазах — я поручился». Платит не скупо, но держит «при глазах» с утра до ночи.