- Так, посмотрим... – не сдавалась мама. – Талита, спой ему, чтобы он тебя послушал.
Мне хотелось провалиться сквозь землю. Как так, “спой ему, чтобы он тебя послушал”? Разве мама не видит, что все они отдыхают возле бассейна? Совершенно ясно, что сейчас не время и не место для пения. Эмилио замял этот неловкий момент, спросив у мамы, когда мы думаем ехать в Майами.
- Да хоть сегодня, прямо сейчас, если это необходимо, – быстро ответила мама.
- Когда будете в Майами, тогда и поговорим. Я буду ждать вас в студии, – сказал Эмилио. На прощание он добавил, что встретит нас на студии в Майами, но, к сожалению, не дает никаких гарантий, потому что не заинтересован продюсировать никого, кроме своей жены или Джона Секада, профессиональной раскрутке которых он посвятил себя целиком.
Несколько месяцев спустя Кристина Саралеги [прим: 48 Кристина Саралеги Авила – журналистка и актриса студии “Телемундо”, ведущая программы “Шоу Кристины”, в которой освещались самые разнообразные темы и брались интервью у людей разных профессий ] пригласила меня в свое шоу на специальную программу. Когда я вернулась в гостиницу после записи “Шоу Кристины” я получила извещение со студии Crescent Moon, являвшейся офисом Эмилио. В нем говорилось, чтобы я пришла в студию. Получив послание мы с мамой, как две полоумные, чокались, сидя на кровати. Если все пройдет хорошо, это будет означать переломный момент в моей музыкальной карьере.
Мы, не задумываясь, пошли в студию. Эмилио Эстефан – один из величайших импресарио в музыкальном мире с широким взглядом на музыку и отбор артистов, ведущий свои дела с большим размахом. Со времени нашего знакомства в Акапулько, он следил за моими шагами и уже был знаком с моей музыкой. Мы с мамой умирали от волнения. В полном восторге мы вошли в фантастический мега-офис, украшенный золотыми и платиновыми дисками, обложками журналов со всеми артистическими работами Глории.
Пока мы рассматривали награды и благодарности, вошел Эмилио и весьма своеобразно поздоровался с нами:
- У меня есть для тебя песня, и я хочу, чтобы ты ее спела. Она предназначалась для Глории, но, не знаю почему, песня говорит мне “Талия” всякий раз, когда я слушаю слова. – Он говорил все это, широко улыбаясь.
Звуковое оборудование занимало всю студию, протянувшись вдоль всей стены от пола до потолка. Здесь были и микрофоны самых разных размеров и самый навороченный воспроизводитель из тех, что я когда-либо видела. Эмилио запустил пленку, и с первых аккордов я почувствовала, как по всему телу с ног до головы побежали мурашки... это была песня “Piel morena” (“Мулат”).
Прослушав песню, я подошла к Эмилио и обратилась к нему с вопросом, глядя в глаза:
- Я могу ее записать? Я у тебя в студии, давай запишем ее прямо сейчас.
Эмилио рассмеялся:
- Успокойся, у нас впереди много времени на то, чтобы ты ее выучила и отрепетировала.
Он не верил, что я могла записать песню вот так с ходу, без репетиций. Но за своими плечами я несла школу Марты Сабалеты и Хулиссы времен “Васелины”, а в “Тимбириче” я была натренирована Луисом Льяно, говорившим: “Вот, выучи это – через пять минут записываем”. С темпом записи телесериалов, где один сценарий меняется на другой за минуту, и сцены, запланированные на день, репетируются и в тут же снимаются, мой мозг был, как губка. Он был натренирован на то, чтобы буквально впитывать в себя диалоги, песни, хореографию. За несколько секунд я могла запомнить текст или партитуру и тут же все исполнить. Мысленно я уже говорила себе: “Песня уже есть, прямо сейчас, в студии, я ее заучиваю, на счет три она будет записана... и дело с концом!” Мне удалось настоять на своем. Хотя Эмилио был не слишком убежден в моей затее, он позвонил композитору Кике Сантандеру, чтобы тот приехал. Ему хотелось узнать, чего сможет добиться “молоденькая мексиканочка”. Через полчаса пришел тот человек, которого мы ждали. Я два или три раза пропела ему песню, он подправил мне в некоторых местах тональность, и тут у всех на глазах ко всеобщему изумлению родился “Мулат”, один из моих самых лучших и признанных мировых хитов.
Пришла любовь
Само собой разумеется, когда закончились съемки “Марии из предместья”, закончилась и моя связь с Фернандо Колунга, моя сериальная помолвка. Я сообщаю всем его фанам, что Фернандо – истинный кабальеро в полном смысле этого слова: он ласковый, нежный, веселый, он замечательный друг.
По окончании съемок я сразу же отправилась в Майами, чтобы встретиться с Эмилио Эстефаном и обсудить проект моего следующего диска. Между нами завязались искренние дружеские отношения, которые мы и дальше развивали. Были моменты, когда Эмилио был моей жилеткой для слез; помимо того, что он был моим продюсером, он стал мне еще и настоящим другом. Их брак с Глорией был очень крепким, к чему-то подобному стремилась и я. Так что я рассказывала ему о своих отношениях и неудавшихся попытках найти мужчину моей мечты, принца на белом коне. Наши с Эмилио отношения выходили за рамки обычных рабочих, они стали почти что родственными. Когда мы с мамой приезжали во Флориду, его семья всегда ждала нас к обеду или ужину.
В одной из таких бесед по душам, когда я поведала ему о своих сердечных делах, он сказал:
- Детонька моя... Ты – чистой воды королева, и я знаю кое-кого, кто идеально тебе подойдет. Я просто уверен, что он – твой король.
Я уставилась на Эмилио, всем своим видом говоря: “даже если что-то взбрело тебе в голову, я ничего не хочу знать ни о ком”. Но, как бы то ни было, Эмилио не смирился с поражением и еще не раз в разговорах со мной возвращался к тому королю, некоему Томми Моттола, который был его другом, и с которым происходило то же самое, что и со мной. Я не имела ни малейшего представления, кем был этот человек, да, по правде говоря, и не выясняла, меня это не слишком-то интересовало. Однако Эмилио не упускал возможности лишний раз упомянуть о нем. “Когда-нибудь вы должны познакомиться и, на худой конец, пойти пропустить по бокальчику. Если честно… вы похожи как две капли воды!” – повторял он мне снова и снова. Как-то раз я чуть больше расспрашивала его об этом человеке, и Эмилио рассказал о нем поподробнее, посвятив меня в некоторые детали его жизни. Он пояснил, что этот мужчина уже два раза был женат, что у него было двое детей, что он был старше меня и жил в Нью-Йорке. Я так выпучила глаза, что Эмилио, как мне думается, встревожился не на шутку… Это какого же рода мужчине он хотел меня представить? Выходит, я выплескиваю ему все свои печали и тревоги, а он хотел познакомить меня с человеком, у которого ворох сложностей, с ходячей проблемой? Но, браки заключаются на небесах и, как говорится в мексиканской пословице: “венец да саван с неба падают”. Словом, через год с небольшим после настоятельных рассусоливаний темы Моттолы, Эмилио устроил нашу первую встречу.
Я приехала в Нью-Йорк, потому что мне предложили сняться в независимом кино [прим: независимое кино – это профессиональные художественные фильмы, которые производятся в значительной или полной мере вне системы основных киностудий], но ни моим агентам, ни маме эта затея не приглянулась. Она показалась им пустой тратой времени, и мне запретили сниматься в кино. По их мнению, не было особого смысла в том, чтобы ехать в Штаты и играть в небольшом малобюджетном фильме после того, как я снялась в весьма удачных сериалах, имевших мировой успех. Но тут я уперлась и не сдавалась; мне была необходима перемена обстановки, глоток свежего воздуха. Мне хотелось попробовать что-то другое, выбраться ненадолго из повседневной рутины и телестудий, поэтому я настояла на своем и на несколько месяцев уехала в Нью-Йорк. Я приезжала на все музыкальные фестивали во Францию и Испанию, продвигая во всех версиях песню Amor a la mexicana (“Любовь мексиканки”). Я делала ремиксы песни, чтобы поднять ее рейтинг, и “Любовь мексиканки” стала песней лета в Европе. А поскольку мне уже прислали сценарий фильма, то разъезжая по старому свету, я могла выучить его наизусть и несколько раз порепетировать, запомнив произношение, ведь текст был на английском языке. Продюсеры записали на пленку текст и послали мне кассеты для того, чтобы я могла научиться на слух и по памяти правильно произносить слова, поскольку мое английское произношение тянуло на двойку по десятибалльной шкале.