- Здесь изрядная нелинейность, "Ложечка", так сказать, - заметил Комаров. - Сергей Яковлевич, когда мы выйдем на большие углы, можно ожидать "подхватывания"?
Амет усмехнулся.
- Представляю эту "красотку" штопорящей...
Кто-то добавил:
- Да еще с пассажирами на борту!..
- Нет, нет... друзья, - Наумов встрепенулся, - не будем вдаваться в пессимизм: взгляните на эм - зет... После горба здесь вновь начинается благоприятный градиент...
- Да, но разница в числах Рейнольдса?.. - возразил Шиянов. - В натурных испытаниях может оказаться и похуже, чем в трубе.
- Извиняюсь, - разгорячился гость, - "рейнольдсы" нами учтены... Конечно, - добавил он, помедлив, и уже с улыбкой, - к испытаниям надо подходить крайне осторожно!
- Сергей Яковлевич, как вы смотрите на установку противоштопорного парашюта? - спросил Анохин.
- Стоит подумать.
Кто-то из летчиков съязвил:
- Не так страшен газ, как противогаз!..
Наумов стал собирать в портфель бумаги:
- Вот что, други, приезжайте к нам в институт. Вместе посмотрим, как это выглядит на деле, обмозгуем поглубже.
- На макет ездили, Сергей Яковлевич? - спросил Анохин.
- Да... Комиссия маршала Скрипко... Ба! В порядке разминки, хотите?.. - Наумов просиял. - В командировке, знаете как это бывает, за столом вспомнили довоенные годы, самолеты тех времен. Маршал поделился с нами одной историей.
Знакомый врач попросил устроить ему воздушное крещение. Как раз в тот день дул сильный ветер, и летчики тренировались на учебных бипланах. Новичка усадили в заднюю кабину, пристегнули пряжку ремней, и самолет пошел. Летчик с запалом - принялся всячески куролесить: крутил петли, перевороты, виражи. Наконец, решив, что хватит, отправился на посадку. Однако у самой земли его внезапно "прогнали во второй круг". Снова набрав высоту, летчик оглянулся и в ужасе оцепенел: пассажира в кабине как не бывало!.. "Врач выпал!.. Катастрофа!!!"
С тяжелым сердцем пилот заторопился на посадку. Уже заруливая на стоянку и просто в отчаянии, не зная, что докладывать начальству, вдруг увидел... Кого бы вы думали?
- Врача?!
- Вот именно. Как ни в чем не бывало тот, восторженный, рассказывал что-то в кругу командиров.
"Наваждение", - летчик протер глаза.
Он выключил мотор, спрыгнул с крыла, подскочил к дорогому ему теперь человеку, схватил его за плечи:
- Как же это вы?
- Что? - не понял врач. - Ах!.. Извините, право, расчувствовался, совсем забыл вас поблагодарить... Спасибо, друг! Все было так прекрасно!
- Я спрашиваю, как вы оказались здесь?
- Обыкновенно.
Они смотрели друг на друга - бледный летчик и озадаченный медик. Наконец последний сообразил:
- Простите великодушно, я, видно, не спросясь?.. Я вышел, когда вы сели первый раз.
- Смотрите на него: он вышел! - рассвирепел тут летчик. - Да я же еще не сел! - заорал он. - Мы были еще в полете, черт вас возьми!..
- Мой бог!.. Я полагал, что уже все... - Теперь сам "крестник" стал бледным, как халат.
Довольный произведенным эффектом, Наумов распрощался и ушел.
Приятно было вспомнить милые самолеты - на них мы учились. Воздушная их скорость была так мала, что сильный встречный ветер заметно съедал ее - тормозил полет относительно земли. Когда порывы разгуливались не на шутку, маленький биплан мог почти зависать на месте при посадке. Так что с полуметровой высоты "новенький" действительно мог спрыгнуть на ходу, как с подножки трамвая.
Всех нас переключил на себя динамик - наш вершитель судьбы: щелкнул и шипением напомнил, что мы на работе и время не знает остановки.
- "Триста первая" готова!.. Шиянову одеваться, ведущий ждет внизу.
Юра встал. Я спросил:
- Сегодня с катапульты?
- Думаю "шаркнуть"... Поехали, посмотришь? - И уже ко всем: - Кто не видел "цирк"?
Летчики встрепенулись.
- С ускорителем?
- С огоньком под мышкой...
- На комете!
- Будет ли киносъемка?
- И мы поедем. Амет, а ты как?
- Валяйте. Время к обеду: мне и с крыши хорошо видно, - философски ответил Амет-Хан.
Те, кто решил ехать на старт, пошли на выход. В раздевалке Шиянов уже влезал в старый, потертый кожаный костюм. Он спокоен, даже "заторможен" как-то. Мне показалось, разве что пальцы чуть выдают.
Шум летной комнаты перенесся на лестницу, там разделился: одни полезли на крышу, чтобы смотреть оттуда на "точечный" старт Шиянова с катапульты, других уже ждал автобус внизу.
Летная комната на время притихла, затаилась, может быть тоже что-то переживая. Ведь она знает о нас все. И многое из того, что я расскажу дальше, слыхали ее стены.
В черном туманеПока мы с Кириллом Макарьевым прогуливались на потолке - тут, на земле, такая благодать настала! Чудо-майский день.
Сидим мы, как на завалинке, на каких-то ящиках у самолета. Красотища! Разумеется, стащили с себя шлемы; я даже меховую куртку снял - брезентовые помочи наружу.
Кирилл расстегнул "молнии" - черный кожаный комбинезон нравится ему. Он любит пофасонить, Кирилл. Думает, никто этого не замечает.
Волосы его всклокочены и влажны; лицо красное, будто только что ввалился в жаркую избу с январской стужи. Я тоже невольно провожу пятерней по волосам - на мне сто ризок, расческу не достать.
Фонарь кабины еще открыт. Откуда-то доносится гул гироскопов. Тон пониже - затухают, но, кажется, самолет еще живой. Не переведет никак дыхание.
Снизу, сквозь переднее стекло в носу, в кабине штурмана, вижу кое-где мохнатый иней. Не успел растаять. Двадцать минут назад там было минус шестьдесят один.
Стоит высоконогий, гордый наш носитель. Он молодчина. Я вспомнил, обернулся на восток: где-то его "восьмерка" в небе? Ого, куда ее снесло! Расплылась клочками ваты в синеве. От нее пошли перистые облака.
Кирилл отстегивает пряжки портфеля. Никогда не расстается с ним на аэродроме. Черный здоровенный портфелище. В нем карты, маршруты, коды, линейки разные, ветрочет - самолетный, так сказать, портфель. Кирилл достает сверток в газете, разворачивает... Вот те на - солидный бутерброд!
- Отломить? - спрашивает, соблазняя.
- Нет, благодарю, уволь. Стану икать.
- Как знаешь. Диспетчер не торопится с машиной.
- Вот этих угости, - показываю глазами: на бетоне радуются солнцу воробьи.
Он отломил кусок, смял в руке и бросил крошки вперед.
До чего ж зоркий глаз! Увидели, канальи: тут как тут!
- Черт возьми! Смотри, вон тот, хохлатый, - смеется Кирилл.
Действительно, хватает самые крупные куски... Дерется, отнимает. Вот варвар!
Кирилл подбросил еще. Теперь воробьи у наших ног.
- Интересно, можно ли приучить их, чтобы прямо из рук? - говорю.
Кирилл улыбается.
- Если поверят, что все мы без подвоха.
У механика свои дела. Он крутанул вентиль - попробовал баллон: раздалось громкое шипение. Воробьи вспорхнули враз всей стайкой - и в сторону. Но тут же, подпрыгивая, с опаской стали подбираться вновь. Кирилл как-то беззвучно усмехнулся.
- Что? - спросил я.
- Вспомнил. Художник один в письме приятелю: "Хочу, - говорит, - их написать, и, хоть сдохни, не получается! Знаешь такое: на снегу стая воробьев, пар от навоза... И тут кто-то хлоп рукавицами! "Фитъ!" И все вдруг, и стаи нет!.. Сто раз пытался - никак".
Я улыбнулся и зачем-то сказал:
- Да, - а сам подумал: "Крепко тряхнуло, когда ОНА пошла". Встал. Подошел под брюхо фюзеляжа. Потрогал направляющие рельсы, держатели. Все так. Посмотрел на защищенные места обшивки из жароупорной стали. На них цвета побежалости, особенно ярок синий цвет. Подумал: "Здорово все же поджаривает при запуске - абстрактная картинка!" Конусной дугой отражение мгновенной вспышки - в самый начальный момент. Я спросил:
- Ты наблюдал ее, Кирилл?
- Еще бы. Нажал на кнопку, дрогнула и вперед. Даже ослепила! Огненный ком перед глазами. Я вздрогнул от неожиданности... Шаркнула в небе отлетевшей головкой спички, только желтоватый шлейф.