Долго не расходились летчики, продолжая обмениваться мнениями, позабыв и про химию, и про обед. Занятие с Красиковым и часть обеденного времени оказались использованными для просмотра и обсуждения полета нового командира. Итоговую оценку увиденному сделал младший лейтенант Павел Ильич Павлов. С его мнением считались. В свои 22 года он уже преуспел в боевых делах: в начале войны лично сбил три истребителя врага (два "Хейнкель-111" и "Мессершмитт-109") и в паре - "Юнкерс-88". Был награжден орденом Красного Знамени.
- С таким командиром - смело в бой! Он заслуживает большего, чем просто уважение. За него, если потребуется, не задумываясь, буду рисковать жизнью. Он тоже не подведет! Такие летчики в бою надежнее броневой защиты.
На стоянке звена управления Слепенкова поджидал Ковширов. Пока командир находился в воздухе, начальник штаба успел проконсультироваться у старшего инженера В. Н. Юрченко.
- Вы интересовались, сколько в строю самолетов? - обратился Ковширов к Слепенкову.
- Да.
- Во второй - машины на профилактике. Третья и звено управления в строю целиком. Если обкатать мотор в первой, то и там будут все на ходу.
- Почему не обкатываете?
- Признаться, не был уверен в надежности полосы.
- Ясно. Пусть обкатывают, - спокойно приказал Слепенков.
- Есть!
Сержант Журавлев, которого вот уже несколько дней придерживали с обкаткой мотора, с радостью узнал о поступившем разрешении и не замедлил взлететь.
Командир вместе с Ковшировым наблюдал полет, оставаясь на стоянке звена управления. Оттуда ближе всего до старта, куда Слепенков собирался подойти ко времени посадки Журавлева.
Через полчаса доложили о поломке самолета во 2-й эскадрилье. Там проверяли уборку и выпуск шасси, поставив машину, как и полагалось, на козелки. Под правым козелком снег подтаял, и самолет свалился на крыло. Плоскость оказалась помятой.
- Кто виноват? - спросил Слепенков Ковширова. Не дожидаясь ответа, сказал: - Виноват механик. Действовал без смекалки.
Сказал и пошел на старт: Журавлеву скоро на посадку, надо посмотреть поближе. Тем временем Журавлев уже сделал последний разворот и стал выравнивать машину.
- Дайте ракету. Он с одной ногой, - приказал Слепенков. Взвилась красная ракета, и Журавлев ушел на второй круг, тотчас догадавшись, в чем дело. Летчик многократно пробовал убирать и выпускать шасси, использовал и пилотаж. Но ничего не получалось. Пришлось садиться на одно колесо. Ко всеобщей радости, посадка закончилась блестяще.
- Товарищ майор, сержант Журавлев задание выполнил. Разрешите получить замечания, - спустя несколько минут докладывал он новому командиру.
- Молодец! - улыбаясь, сказал Слепенков, крепко пожимая руку летчику.
Журавлев смутился. Такой реакции он не ожидал. Он ждал, как это бывало обычным до Слепенкова, упрека, а то и оскорбления. За то, что не все, может быть, сделал правильно, чтобы избежать рискованной посадки на одно колесо. Позже Журавлев рассказывал, что, оправившись от первого смущения, он готов был обнять командира. И вероятно, сделал бы это, но по уставу не полагалось.
Получив разрешение быть свободным, Журавлев, счастливый благополучным исходом аварийной ситуации и похвалой командира полка, уверенный в своих силах, бодро зашагал в эскадрилью. Там его ожидали объятия друзей, искренне радовавшихся успеху товарища.
Слепенков и Ковширов возвратились с аэродрома в штаб. Пока оставалось время до построения, командир сделал необходимые распоряжения по организации работы на ближайшие дни. Полеты на завтра назначались с рассветом и до двенадцати дня. Затем обед, работа на материальной части и наземная подготовка по графику, который надлежало уточнить. К концу дня - сгонять воду с аэродрома. Коменданту - укатывать аэродром и готовить к следующему утру.
- Летать, как видите, будем с утра пораньше, когда подготовленный с вечера аэродром схвачен ночным морозцем и наиболее крепок. На ближайший период у нас не должно быть нелетных дней из-за состояния аэродрома, - закончил Слепенков свои короткие указания начальнику штаба.
Перед строем майор Ковширов зачитал приказ наркома ВМФ о назначении командиром полка Я. 3. Слепенкова, приказ нового командира о его вступлении в должность, объявлении благодарности сержанту Журавлеву и взыскания за халатность механику, поломавшему самолет.
От имени командира Ковширов сделал указания по распорядку на завтра и ближайшие дни.
- Личный состав свободен, может отдыхать, - распорядился Слепенков, обращаясь к начальнику штаба.
Все отметили, как предельно краток был командир перед строем. Ведь, кроме одной фразы в конце, он сказал всего три слова в самом начале. Приняв рапорт начальника штаба, доложившего о построении полка по случаю вступления командира в должность, Слепенков по-уставному поздоровался со всеми. А после того как прозвучал дружный ответ, добавил еще одно уставное "вольно", тотчас повторенное начальником штаба, и всё. Дальше был слышен только голос Ковширова.
Немногословие командира перед строем и то, что показал он в воздухе до построения, однополчане восприняли с удовлетворением, как верный признак перехода от разговоров к делу. Это исключало любые призывные слова, которые мог, конечно, сказать новый командир, принимая полк. Но не сказал. Ибо, как понимали все, основное уже было сказано в пилотаже над аэродромом. Все, что следовало, добавили к той речи в воздухе приказы от его имени. Других слов и не требовалось.
Впервые за полгода формирования отпустили людей так рано и так быстро. Впервые отменялось вечернее "подведение итогов". И без того всем все было ясно: я итоги неполного первого дня с новым командиром, и то, чем надлежало заниматься завтра и в последующем. В хорошем настроении расходились люди, сделав вывод: новый командир - тот, который им нужен. Вывод, как показало время, оказался правильным.
С приходом Слепенкова летать стали много и, что особенно интересно, без происшествий. И не случайно. Существенно и быстро улучшилась организация. Люди обрели веру в себя, воспряли духом. Они перестроились внутренне, заражаясь энергией, целеустремленностью и энтузиазмом нового командира. В нем обнаруживались все новые привлекательные черты первоклассного летчика, умелого руководителя и душевного человека, лишенного кичливости, доступного для всех старшего товарища. За короткий срок оказалось возможным сделать немало из того, что не удавалось раньше. Повысилась техника пилотирования, улучшилась слетанность пар, звеньев, эскадрилий.
По докладу Я. 3. Слепенкова о степени готовности вышестоящее командование решило перебазировать полк на временный полевой аэродром в Богослово - ближе к Ленинграду. Там предстояло продолжить и в течение месяца-полутора завершить подготовку.
И вот настал день перелета. Истребители дружно взлетели, построились над аэродромом и легли на курс. А дальше подвела погода. В районе Волги, вблизи Кашина, внезапно пропала видимость. Летчики оказались в условиях слепого полета. Не видно ни земли, ни неба. Сплошная муть. Визуальная связь между собой утратилась. Самолеты стали сбиваться с курса. Строй нарушился. Возникла опасность заблудиться и упасть без горючего и не менее грозная опасность потери пространственной ориентировки с ее тяжелыми последствиями. К счастью, ничего такого не произошло. Выручила тщательность подготовки к перелету, организованность, воля и мужество летчиков. Воспользовавшись временным просветлением, позволившим разглядеть землю, они произвели вынужденную посадку на фюзеляж. Посадка закончилась благополучно. Никто не пострадал. Почти невредимыми оказались и самолеты. Это утешало. Однако сам факт вынужденной посадки был крайне огорчителен, вызывал досадное чувство. Случившееся как бы отбрасывало полк на прежний путь неудач, перечеркивало все хорошее, что было достигнуто в последнее время.