Когда Митя оторвался, она спросила спокойно, печально:
— Это помогает тебе в твоих горестях?
— Да, — не сразу понял он.
— А как ты думаешь, мне это помогает в моих горестях?..
Митя отпустил ее.
— Ты прости меня, — попросила Ирина. — Я сама не знаю, что такое <говорю>. Наверно — я дура.
В это время в подъезд вошел человек с брезентовой звякающей сумкой. Он был помужиковатей Мити, лицо открытое, симпатичное и чем-то даже смешное. Кое-где ямочки от частой улыбки. Заметив пару у батареи, он остановился.
— Братцы, что же это, получше места не могли найти? — Но тут узнал Митю. — Прошу пардону. Но призывает долг службы — неисправность лифта.
— Вы идите, Ира, нам надо поговорить, — сказал Митя.
— Вы на меня не обиделись?
— Что вы, ничуть.
— Позвоните?
— Все в порядке, позвоню.
Мастер уже занимался своим делом, но погядывал на Митю лукаво и одобрительно.
Ирине было неловко оставаться здесь, но и уйти она никак не могла.
— Вы не исчезнете? — спросила она Митю.
— Да нет же.
Наклонив голову, Ирина вышла.
— Повернись-ка, друг, — сказал Митя.
Хомяк обернулся и посмотрел на него смешливо.
Но когда Митя с разворота, от плеча выбросил кулак, рассчитывая стукнуть по скуле, тот успел нагнуть голову, мотнулся под рукой вперед и ударил Митю брякнувшей сумкой по голове. А затем, все с таким же лукавым выражением лица, выскочил на улицу.
Митя тряхнул головой, потрогал пальцами затылок и побежал за ним, но Хомяка уже не было видно. Он остановился, заправил выбившуюся рубаху в брюки и свернул в переулок.
Поискал — нашел автомат с газированной водой. Налил стакан, немного отпил, остальное вылил на голову.
Посмотрел на часы и пошел в садик. Здесь он сел на скамейку, закинул руки на спинку и, прикрыв глаза, подставил голову солнцу.
Детские и женские голоса раздельно, но словно бы сонно, звучали вокруг. Кто-то прошел с транзистором, пронес медлительную музыку.
— Молодой человек! Нельзя спать на солнце!
Митя открыл глаза. Рядом с ним сидели две худенькие девушки в рабочих платьицах, обе с лицами нечеткими, но милыми. Они сидели на краешке скамейки, куда падала тень от дерева, пили из бутылок молоко и закусывали сайками.
— Что это у вас синяк?
— Упал, — сказал Митя, прикладывая платок.
— Упал, — иронически покивала головой девушка.
— На кулак, — уточнила другая.
— На металлолом, — возразил Митя. — С «Красной нити»?
— Всегда почему-то угадывают, откуда мы, — удивилась девушка. — Все даже догадываются почему-то, как нас звать.
Треп, шуточки, дурашливая, однако не без тонкости, игра, в которую так охотно вступают девушки, особенно, если это безопасно — их двое, а он один.
— Вас зовут Эльвира, — предположил Митя.
— Точно. А ее — Мадлен.
— Марсель, — представился он.
Эльвира. Марсель Марсе, который поет?
Мадлен. У нас в Доме культуры пел. Прямо аншлаг.
Эльвира. Столько народу было, прямо из шланга надо поливать.
Мадлен. Она у нас девочка-люкс по части каламбуров.
Эльвира. С вами почему-то очень легко разговаривать. Мне почему-то кажется, что мы с вами знакомы целый год.
Мадлен. А у вас жена есть?
Марсель. Никогда.
Эльвира. Как удачно. А вы на танцы ходите?
Марсель. Ежесекундно.
Мадлен. Вы не думайте, что мы такие чумички. Вот скоро купим замшевые куртки. Замшевые туфли у нас уже есть.
Эльвира. А к чему? У нас понабрали одних женатиков, поулыбаться некому.
Мадлен. Прошлую неделю на картошку ездили.
Эльвира. На картошку — хорошо. У нас фото есть. — Она достала из кармашка. — Вот, это мы ездили на картошку. А вот это — она захихикала и прикрыла рукой часть фотографии — это нельзя смотреть… Это мы на морковку ездили.
Мадлен. Да ладно тебе, — отвела ее руку, — пускай смотрит, на пляже как ходят, подумаешь…
Эльвира (спрятала фотографии). Вот и все, у нас перерыв кончился.
Они встали.
— Будет охота, заходите. Во-он наше общежитие. Комната тринадцать, счастливое число.
— Верка, бессовестная! — остановила ее подруга.
— А что такого, — покраснела Вера, и они быстро пошли к проходной.
Они понравились Мите, обе. Он посмотрел на часы, до суда время еще оставалось. Он снова пошел к Хомяку, рассчитывая, что тот уже вернулся домой.
Поднялся по лестнице, дернул дверь — она легко открылась, была не заперта. Коровин поднялся навстречу ему с книжкой в руке. Он был официален и сердит.
— Давайте починю.
— В том-то и дело, что чинить нельзя. Петр Андреевич пошел в милицию, и этот сломанный замок нужен как доказательство. Но я-то тут при чем! Я виноват только в том, что Петр Андреевич был моим гостем, когда приезжал к нам хоронить свою мать. Теперь я приехал к нему. Мало ли что мне нужно в Москве, я хочу просто погулять по улицам. И вот я должен сидеть и сторожить его квартиру. В чем дело, в чем дело!..