К тому же я и без этого нашла куда посмотреть.
А именно на то, что находилось к северу и югу от «экватора». Рельефные мышцы тут и там. Я с удовольствием разглядывала Ивана, хотя всякий раз, когда он прикасался ко мне ледяными руками, мне хотелось испепелить его на месте.
Один раз я даже мельком рассмотрела огромные шары, болтающиеся у него между ног, из-за которых на секунду задалась вопросом, каким образом парень скрывал их в костюмах для выступлений.
Однако меня этот вопрос никак не касался, так что пришлось отложить размышления на потом.
Самое главное, у нас все получилось. В конце концов, это было единственным, что имело значение. Мы с Иваном снялись для журнала, при этом не насмехаясь и не поубивав друг друга. Просто фотосъемка заняла слишком много времени. К счастью, я продумала этот момент заранее и взяла выходной, хотя мой банковский счет оказался не в восторге от таких потерь. Особенно после того, как стало известно, в каком количестве соревнований мы собирались участвовать.
Во время нашей дневной тренировки все было не так уж и неловко, но я бы солгала, если бы сказала, что натыкаясь взглядом на верхнюю часть тела Ивана, не вспоминала, как он выглядит без рубашки. И как только начинала раздумывать об этом, то сразу же обрывала свои мысли. К счастью, у него такой проблемы не возникло; во время практики парень не сказал мне ни слова, несмотря на свое странное, но милое поведение этим утром.
— Привет, Ворчун, — поприветствовала меня мама, как только услышала, что я вошла на кухню.
— Привет, мам, — ответила я, подходя к ней сзади и целуя в щеку. Моя сумка с вещами уже находилась наверху в комнате. — Как работа?
Она пожала своим худенькими плечами, закрыла кран в раковине и потянулась влево за полотенцем.
— Нормально. Ешь, пока не остыло. Я подогрела еду в микроволновке сразу, как увидела свет фар на подъездной дорожке.
— Спасибо, — произнесла я, все еще не обращая внимания на маму, и направилась к столу, чтобы присесть. А затем тут же вцепилась зубами в запеченную курицу с рисом, сладкий картофель и салат, словно это была последняя трапеза в моей жизни. Обед состоялся шесть часов назад, в промежутке между фотосъемкой и дневной тренировкой, но казалось, что с тех пор прошло часов сто. Мы с Иваном работали над выбросами бок о бок в течение трех часов. Еще три часа я провела в тренажерном зале КИЛ, включив в свою тренировку интервальное кардио на беговой дорожке, чтобы мое сердце привыкло к ста восьмидесяти-двумстам ударам в минуту. Именно такой будет частота моего пульса во время нашего пятиминутного выступления на соревнованиях.
Искоса я заметила, как мама тоже присела за островок. Когда мы обе оказывались дома в одно и то же время, то всегда старались есть в компании друг друга или других членов семьи, если в тот момент кто-то находился у нас в гостях. Так что не стала придавать этому большого значения.
До тех пор, пока она не подняла глаза, когда подносила ко рту чашку чая, и не испортила мне тем самым весь день.
Мой рот открылся в шоке, когда я, наконец-то, рассмотрела ее лицо, тут же воскликнув:
— Что с тобой случилось?!
Мамино моргание не произвело на меня никакого впечатления.
И мне было плевать, когда я коснулась пластыря на переносице матери и двух лиловых синяков вокруг каждого глаза.
Мне показалось, или ее губа лопнула?
Мама не произнесла ни слова, пока я осматривала ее лицо. Тысячи сценариев о том, что же произошло, пронеслись в моей голове, когда я прохрипела:
— Кто это сделал с тобой?
Мне захотелось кого-нибудь убить. Я была готова растерзать этого ублюдка и насладилась бы каждой секундой.
— Успокойся, — непринужденно ответила моя мать, как будто у меня не было ни малейшей причины возмущаться по поводу синяков на ее лице.
И конечно же, я проигнорировала ее слова.
— Что с тобой случилось?
Женщина даже не стала переводить на меня взгляд своих ярко-синих глаз. Перед тем, как сделать еще один глоток, она произнесла:
— Я попала в автомобильную аварию. Но все нормально.
Она попала в аварию, и все было нормально.
Мне оставалось только моргать, наблюдая, как мама взяла свой телефон со стойки, словно произошедшее казалось не столь уж и важным, и начала читать что-то на экране. Я же сидела, замерев, пытаясь осмыслить ее слова и их значение... и не могла. Потому что прекрасно представляла, что такое автомобильная авария. Чего я не понимала, так это того, почему, черт возьми, она не позвонила и не сообщила мне об этом. Или хотя бы не отправила смс.
— Ты попала в автомобильную аварию? — слова слетали с моих губ также медленно, как и попытки мысленно составить их в предложение.
Она попала в аварию. Моя мама находилась в машине, и, похоже, столкновение оказалось достаточно сильным, так как выглядела она ужасно.
Вот что сказала моя мать, при этом даже не глядя мне в глаза, когда попыталась объяснить, что же с ней произошло.
Какого. Хрена?
Мама продолжала смотреть в сторону.
— Ничего страшного, — настаивала она. — У меня всего лишь сотрясение мозга. Врачи смогли быстро вправить мне нос. Конечно, машина разбита, но страховка другого водителя покроет весь ремонт, потому что он въехал в меня при свидетелях, — затем женщина, которая даже с синяками под глазами не выглядела, как мать пятерых детей, и определенно выглядевшая лучше, чем ее младшая двадцатишестилетняя дочь (то есть я), наконец, посмотрела в мою сторону. И повела себя совершенно невозмутимо, поджав губы таким образом, что мне вспомнился мой подростковый период, когда я пререкалась с ней, а она почти была готова меня отлупить.
— Не говори своим братьям и сестрам.
Не говорить…
Я схватила бумажное полотенце, лежащее рядом с моей тарелкой, и, задержав у подбородка, выплюнула в него недоеденный рис. Бессмысленная трата драгоценной еды. Однако мне было плевать, так как мои пульс и кровяное давление зашкаливали. Сердце билось ужасно быстро. Просто чудо, что я все еще оставалась здоровой. За исключением эмоционального состояния... Потому что все это напоминало признаки сердечного приступа. По крайней мере, его был достоин тот, кто не заботился о других, а я давным-давно наплевала на свою мать.
Мое сердце не должно было биться так быстро. Я ведь даже не двигалась.
Мама выпрямилась и застонала, когда я положила бумажное полотенце рядом с тарелкой.
— Хватит. Прекрати переводить еду.
Я не стала размышлять о том, когда в последний раз вот так выплевывала еду изо рта. Не стоило начинать злиться еще больше.
— Мам, — произнесла я высоким голосом, похожим на писк и звучавшим неестественно. Он больше походил голос подростка на грани истерики.
Но это была не истерика. Моя мать получила травмы в аварии и не сказала мне ни слова. К тому же не хотела, чтобы я рассказывала об инциденте кому-то еще.
Женщина, которая практически вырастила меня в одиночку, склонила голову в сторону и широко раскрыла глаза, словно пытаясь сказать мне без слов, что пора перестать психовать. Однако больше всего привлекло мой взгляд то, что она даже не поставила свою чашку на стол, когда практически прошипела:
— Жасмин. Даже не начинай.
— Не начинать? — зашипела я в ответ, пристально всматриваясь в ее лицо. Еще минуту назад мой взгляд был устремлен на каменную столешницу кухонного островка, а в голове мелькали мысли о том, как сильно мне хочется принять душ и лечь спать... забыв о тренировках, фигурном катании и своем будущем... но сейчас… Сейчас, я находилась в двух секундах от того, чтобы взорваться от ярости. Вот так, на ровном месте.
Потому что. Какого. Блядь. Хрена.
— Не начинай, — снова потребовала моя мать, легко и непринужденно делая очередной глоток чая. Как будто это не она только что говорила мне, чтобы я не обращала внимания на ее аварию, сотрясение мозга и сломанный нос, и не рассказывала об этом своим братьям и сестрам по какой-то выдуманной ею самой причине.
— Все нормально, — повторила мама прежде, чем я решила проигнорировать всю эту ее хрень с «не начинай» и наклонилась вперед, глядя на нее и моргая так, будто у меня были самые сухие глаза в мире.
— Почему ты не позвонила и не сказала мне об этом? — спросила я, используя тон, за который еще десять лет назад меня бы наказали, поскольку гнев скрутил мои внутренности.
Почему она этого не сделала?
У меня начали дрожать руки.
А мои руки никогда не дрожали. Никогда. Даже в моменты, когда я злилась на людей, которым доверяла и которые подставили меня. Или когда я ждала, чтобы выйти на лёд. Или когда уже занималась фигурным катанием. Не дрожали даже тогда, когда проиграла. И уж тем более, когда выиграла. Никогда.
Мама закатила глаза и снова сосредоточилась на телефоне, стараясь казаться беспечной. Я прекрасно понимала, что она делает. Это происходило не в первый раз.
— Жасмин, — произнесла женщина достаточно громко, чтобы я не выдала еще один ироничный комментарий. — Успокойся.
Успокойся.
Успокойся?!
Мой рот открылся, но она вперила в меня взгляд своих синих глаз, цвет которых мне легко удалось бы узнать по памяти.
— Все в порядке. Какой-то идиот вылетел с автострады и подрезал меня. Я врезалась в машину перед собой, — продолжала мама, и я поняла, почему она решила никому об этом не говорить. — Не стоит из-за этого волноваться. Не злись. Со мной все в порядке. Если бы я могла скрыть происшествие от тебя, то сделала бы это. Бен уже все знает. Твоим братьям и сестрам тоже не о чем беспокоиться, — мама пренебрежительно фыркнула. — Не волнуйся из-за меня. У тебя есть дела поважнее.
Женщина, подарившая мне жизнь, не хотела, чтобы я волновалась из-за нее, потому что у меня имелись дела поважнее.
Подняв обе руки к лицу, я прижала подушечки пальцев к вискам и попыталась уговорить себя успокоиться. Вернее приказала себе это сделать. И даже начала перебирать все техники релаксации, которым научилась за прошедшие годы, чтобы справиться со стрессом но... нет. Ничего из этого не сработало. Ничего.