— Например?— спросил Иван мягко, и я не могла не фыркнуть.
— Да все. Школьные дни. Прогулки. Свидания, — любовь. — Знаешь, я пошла на выпускной своей сестры только потому, что моя мать заставила меня. В тот день у меня должна была быть тренировка, и мне не хотелось ее пропустить. Так что я закатила истерику, — и вела себя как сволочь, но уверена, что Иван и сам пришел к такому выводу. — Я забыла, насколько помешана на фигурном катании.
С его стороны послышался тихий вздох.
— Ты не единственная. Мы все одержимы этим видом спорта, — спокойно ответил Иван. — Ради него я пожертвовал всей своей жизнью.
Пожав плечами, я тяжело сглотнула, все еще пытаясь не смотреть на своего партнера. Он был прав. Если бы я задумалась об этом, то поняла бы все сама. Однако от этого легче не стало.
Я была одержима. Игнорировала свою семью последние десять с лишним лет. Ничто и никто не стояли рядом с фигурным катанием... по крайней мере, вне катка. Я принимала все, как должное и не думала ни о чем, пока не осознала, что моя спортивная карьера может завершиться. Ничто другое не имело для меня такого значения, как возможность победить. Быть кем-то. Заставить людей гордиться мной. Чтобы оно того стоило.
Как видите, почти все, что я делала, было ради себя любимой. Во всяком случае сначала. Я из кожи вон лезла ради собственного удовлетворения, чтобы почувствовать себя способной, сильной и выносливой. Талантливой.
Особенной.
Эти эмоции компенсировали мне то, чего я никогда не имела.
Ну, до тех пор, пока не повзрослела. Именно тогда все пошло наперекосяк, и самой себе я стала злейшим врагом. Своим страшным судьей. Единственным человеком, который был повинен в саботаже собственной жизни.
Я покрутила браслет на запястье и потерла подушечкой пальца надпись на нем.
— Раньше я жалел, что не хожу в школу, как все, — добавил Иван нерешительно. — Единственный раз, когда по-настоящему проводил время с другими детьми, было летом, когда я навещал деда. Моим единственным другом долгое время оставалась моя партнерша, но даже тогда это нельзя было считать настоящей дружбой. Только благодаря телевизору мне стало известно, что такое выпускной. Я смотрел реалити-шоу, чтобы понимать, как разговаривать с людьми.
Что-то навернулось у меня в глазу, и я потянулась, чтобы вытереть его кончиком указательного пальца. Палец стал мокрым, но влага не испугала и не разозлила меня. Я не чувствовала себя слабой.
Вместо этого на ум пришли слова «жалкая» и «ничтожество».
— Всем, Жасмин, всем спортсменам, даже успешным, пришлось отказаться от своей жизни. Некоторым из нас даже больше, чем другим. Ты не первый человек, и не последний, который понял это и почувствовал себя плохо, — продолжал Иван, его голос оставался спокойным и ровным. — Ты ни в чем не сможешь стать лучшим, если не пожертвуешь чем-то ради этого.
Я старалась не смотреть на него, когда прижала средний палец все к тому же глазу, заметив, что там опять скопилась влага. Открыв рот и ощутив ком в горле, мне пришлось закрыть его обратно. Я не собиралась плакать перед Иваном. Нет. Когда я снова попыталась заговорить, то смогла произнести только: «Я...», и мой голос просто... надломился. Сжав губы, я закрыла глаза и попыталась снова.
— Успешным — ключевое слово, Иван. Это стоит того, если ты успешный спортсмен, но не тогда, когда все наоборот.
Мы оба знали, что результатов я не добилась. Всем было известно, что я не являлась успешной спортсменкой. Даже отчасти.
В уголках моих глаз образовалось еще больше влаги, и потребовались все пальцы, чтобы вытереть слезы.
«Все оказалось напрасно», сказала я себе год назад, когда меня бросил Пол. И тогда меня это сломало.
Вот и сейчас.
Все было напрасно, и я больше не могла оправдывать свои жертвы.
Насморк, который возник из ниоткуда, смутил меня. Унизил. Однако я не могла остановить его, даже когда мой мозг сказал: «Не делай этого. Не делай этого, блядь». Я была выше этого. Сильнее.
Но все равно не удержалась и шмыгнула носом.
Мне захотелось уйти отсюда. Я не желала больше обсуждать фигурное катание. Но если уйду, все будет выглядеть так, будто я сбегаю от Ивана. Очередной побег. А я не убегала от проблем.
Не в этой жизни.
Возможно, отвернуться и не смотреть правде в глаза, было не совсем тем же, что сбежать на самом деле, но в конце этого тяжелого дня мое действие стоило объяснить именно так.
Однако мне не хотелось поступать, как мой отец.
— Я никогда ничего не выигрывала, — сказала я, полностью осознавая, что мой голос звучал надтреснуто и сипло, но что мне оставалось делать? Попытаться замаскировать его? Чем, черт возьми, мне было гордиться? Тем, что я заставила свою мать чувствовать себя настолько никчемной, что она решила не обременять свою дочь, когда попала в аварию и оказалась в больнице?
Ты дрянь, Жасмин.
У меня больше не было причин держаться за свою гордость. Ни одной. Не то чтобы Иван этого не знал. Как будто он не понимал, в какое посмешище я превратилась. Какой неудачницей была на самом деле. Наверное, именно поэтому наше соглашение было заключено всего лишь на год. Зачем ему связываться со мной? На природном таланте далеко не уедешь. Я являлась олицетворением этого. Образцом человека, дочери, сестры и друга, который разочаровал всех.
И это выжгло меня изнутри. Боже, мои внутренности горели до такой степени, что я не смогла остановить свои собственные слова. Они были похожи на маленькие неровные кусочки стекла, острые со всех сторон.
— И ради чего все это было? Ради второго места? Ради шестого? — я покачала головой, и горечь разливалась внутри меня, вытесняя все; абсолютно все. Мою гордость, талант, любовь, все. — Не думаю, что оно того стоит, — я вообще ничего не заслуживала. Правда?
Ответом на мои слова стали две большие ладони, которые легли мне на плечи и обвились вокруг них.
Вся моя жизнь была напрасной. А цели ничего не стоили. Мечты и обещания самой себе разбились вдребезги.
Ладони, лежащие на моих плечах, сжались, и я попыталась отмахнуться от них, но ничего не смогла изменить. Парень только стиснул меня сильнее.
— Прекрати, — сказал Иван мне на ухо. И я почувствовала тепло его тела, стоящего позади меня.
— Я — неудачница, Иван, — выплюнула я и попыталась сделать шаг вперед, но ничего не вышло, так как его руки не дали мне сдвинуться даже на сантиметр. — Я — неудачница, и отказавшись от своей жизни, я потеряла кучу времени, которое могла бы провести с единственными людьми, которые любили меня просто так.
Я потерпела поражение. Во всем. В каждой проклятой мелочи.
Мое сердце болело. Ужасно. И если бы я была чуть более эмоциональной, то подумала бы, что оно разваливается пополам.
— Жасмин… — начал было Иван, но я покачала головой и попыталась снова стряхнуть его руки, так как сердце разболелось еще сильнее при мысли о маме, которая отмахнулась от своих травм из-за уверенности в том, что для меня мои коньки важнее всего.
Родная мать думала, что мне плевать на нее.
Мое горло горело. Мои глаза горели. А я... Я ощущала себя настоящей сукой. И неудачницей.
И винить в этом можно было только себя саму.
Я не узнавала свой голос, но все равно продолжала говорить по какой-то неведомой причине, которую мне никогда не понять.
— Моя собственная семья считает, что не имеет для меня значения, и ради чего? — мой голос надломился, когда гнев и еще какое-то чувство, которое я не смогла опознать, поглощали меня изнутри. — Ради ерунды! Ничего не стоящей ерунды! Мне двадцать шесть. Я не окончила колледж. У меня на счету двести долларов. Я все еще живу со своей мамой. У меня нет никаких профессиональных навыков, кроме работы официанткой. Я не являюсь чемпионкой страны, чемпионкой мира и олимпийский чемпионкой. Моя мать чуть не обанкротилась из-за ерунды. Моя семья заплатила тысячи долларов только за то, чтобы я заняла второе, третье, четвертое и шестое места на соревнованиях. У меня за спиной нет ничего. Ничего…
Мне казалось, или я медленно умирала?
Было ли это похоже на разбитое сердце? Потому что если так, слава Богу, я никогда не влюблялась, так как это ведь, охренеть просто, как больно.
О Боже.
Мне казалось, что мои органы гнили заживо.
Рот наполнился слюной и заболело горло, но каким-то чудом я не разревелась. Хотя мне этого хотелось. Потому что внутри я рыдала. Осыпалась и разваливалась. Чувствуя себя никчемным отбросом.
«Ты можешь быть самой талантливой в мире, но тебе это все равно не поможет», — однажды сказал мой отец, в попытке убедить меня пойти в колледж вместо того, чтобы заниматься фигурным катанием целыми днями напролет.
Я закрыла глаза и затаила дыхание, когда боль в груди стала настолько невыносимой, что у меня даже возникли сомнения, смогу ли я сделать вдох, если попытаюсь. А затем я засопела. Так тихо, что сама себя едва слышала.
— Иди ко мне, — тихо прошептал Иван мне прямо на ухо, в очередной раз сжав мои плечи.
— Нет, — сорвалось с моих губ, но голос звучал так, будто два камня скользили друг по другу.
— Дай мне обнять тебя, — чуть громче произнес парень мне в ухо, а жар от его тела ощущался еще сильнее.
Стыд выжигал меня изнутри, и я попыталась сделать еще один шаг вперед, но Иван никуда меня не отпустил.
— Позволь мне, — потребовал он, игнорируя мои попытки сдвинуться.
Я еще больше зажмурилась и сказала, прежде чем смогла остановиться:
— Не хочу я никаких объятий, Иван. Ладно?
Почему? Почему я делала это с собой? Почему я так поступала с другими людьми? Он ведь просто пытался быть милым…
— Ну, очень жаль, — ответил Иван, сместив свои руки с моих плеч, и скользнув ими по верхней части моей груди, прямо под ключицами, пока не скрестил предплечья на мне. Затем парень потянул меня, и я повалилась назад, ударившись верхней частью спины о его грудь, плоть к плоти.
И он обнял меня. Настолько крепко, что мне стало тяжело дышать, и я ненавидела себя за это. Ненавидела себя за свое лицемерие. За то, что старалась относиться к Ивану с негативом. За то, что всегда ожидала от него подвоха. Было столько моментов, за которые я себя ненавидела, что даже не уверена, смогу ли сосчитать их все до конца жизни.