Тишины и молчания не выносил один смазчик Широких. Этот непоседа тронул Федора за плечо.
— Ты не карася ли жареного там увидел?
В сжатых ладонях раздался хруст, Федя взглянул на расплющенную коробку, бросил в печь. Огонь лизнул ее и проглотил.
— Я партизанскую жизнь вспомнил! — признался Федя, поворачиваясь к смазчику.
— Ну и расскажи что-нибудь такое!
— Этого сразу не расскажешь!
Он помолчал и неожиданно тихо запел. В его песне говорилось о таежном буране… Гудела тайга, дрожали хребты. Бушевала морозная, колючая метель… Под ударами стихии падали могучие сосны… Эту песню мало кто знал. Но Вера знала ее. Сначала она беззвучно вторила Феде:
И вдруг к мужскому голосу присоединился девичий — чистый и звонкий.
В два голоса довели песню до конца. И тогда Федя рассказал, что однажды, в самом начале 1920 года одиннадцать молодых бойцов, выполняя задание штаба отряда, погибли в день страшной непогоды. Про них и сложена эта песня. В партизанскую землянку живым приполз двенадцатый обмороженный разведчик — Федор Комогорцев… Песня растревожила его душу. Федя встал со скамьи, сдернул с головы папаху. В память о погибших он повторил последний куплет:
Слушая песню, Костя терзался. Как это ему раньше в голову не пришло! Весь класс для сочинений на свободную тему ищет героя не из книги, а из жизни. Да вот же он, герой, рядом, в ячейке. Федя-большевичок. И никому до сих пор в голову не пришло написать о нем…
Пока Костя размышлял, неугомонный смазчик затеял новый спор. Ему не нравится, когда говорят на грустные темы и от воспоминаний люди расстраиваются. Если уж заговорили сегодня в ячейке о том, что можно и чего нельзя делать комсомольцу, то как же обходить… галстук. Пусть Федя или кто-нибудь другой объяснит вот такое жизненное явление. Его отец мастеровой человек — плотник. При царе, да и теперь по воскресеньям, когда идет в церковь или в гости, он повязывает на шею галстук, и никто его не ругает. А сын плотника, молодой смазчик, член комсомольского комитета Сеня Широких боится повязать галстук потому, что ему могут сказать: «Зачем собачью радость прицепил?»
— Ведь скажешь, Федя?
— Скажу!
— У нас в школе, — ввязался в разговор Костя, — директор и Химоза ходят в галстуках.
— Сравнил тоже! — оборвал Костю Федя-большевичок. — Они кто? Из буржуйского сословия, беженцы! А мы кто? Комсомольцы! Мы в военных гимнастерках, нам республику от врагов защищать. Куда будем галстуки вешать? Для чего они нужны? Без ошейников проживем!
— Чепуха! Чистейшая чепуха!
Знакомый голос. Вера узнала его. Принадлежит он тому, кто кричал, что комсомольцам танцевать тоже надо, тому, кто спрашивал об авторе толстой книги «Капитал». Только голос доносится из темноты и кто именно кричит — не видно. Вера дернула за рукав Костю, он склонился к ней и, горячо дыша, рассказал на ухо, что из темноты покрикивает комсомолец Уваров. Ему уже 22 года, когда-то он учился в гимназии, потом стал телеграфистом, недавно приехал из Совроссии. Костя часто видит его в библиотеке, телеграфист берет много книг…
Между Уваровым и Федей началась словесная перепалка. Бывший красный партизан запальчиво бросил в темноту.
— Ты мне галстуком пролетарского сознания не затемняй! Кто в галстуке — тому не до революции.
Стукнуло об пол полено, на котором сидел Уваров. Это телеграфист вскочил, загорячился:
— А ты знаешь, что Ленин — этот величайший революционер и философ — ходит в галстуке?! Галстук — признак культурности…
От входных дверей на комсомольцев хлынул поток холодного воздуха. В комнату грузно ввалился Митя Мокин.
— Здорово, братва!
— Наше вам… Нет, тебе — с кисточкой! — за всех приветствовал секретаря ячейки веселый смазчик.
Мокин подошел к печке и протянул к огню большие, грубые от работы руки. Вокруг него, повскакав с поленьев и скамеек, сгрудились комсомольцы.
— О чем шумите? Даже на улице слышно, — полюбопытствовал секретарь.
Объяснять принялся Федя:
— Будешь тут шуметь!.. Послушай, что Уваров говорит! Знаешь, как товарища Ленина обзывает? Философом!
Мокин перестал греть руки, сунул их в карманы.
— Это что такое? Где он, телеграфист?
Ближе к Мокину протиснулся невысокий и худощавый на вид паренек с усиками. Вере бросилось в глаза, что, несмотря на конец ноября, Уваров был в фуражке и в легкой форменной куртке. Под мышкой он зажимал книгу. Такими в журналах рисовали студентов.