— Ты это что? — загремел Мокин. — Товарищ Ленин по-твоему философ?
— Безусловно!
Кто стоял ближе к Уварову, тот заметил на его лице легкую усмешку. Телеграфист и не думал, что дело может принять серьезный оборот. Мокин же сердился не на шутку.
— А ты знаешь, что философами называют всяких болтунов?!
Ничего больше не спрашивая, секретарь ячейки раздвинул окружавших его и гулко зашагал в темноту. Все поняли, что он направляется в угол комнаты, где на низеньком табурете стоял маленький шкафчик с делами комсомольского комитета. Слышно было, как щелкнул замок. Мокин зашуршал спичками, зажег лампу и поставил ее на стол, покрытый куском красной материи, залитой химическими чернилами. В простенке между окнами висел портрет Ленина. Вера сразу обратила внимание на то, что Владимир Ильич был в черном галстуке с белыми горошками. «Так кто же прав, телеграфист или Федя-большевичок?»
Уваров крикнул:
— Комогорцев, взгляни на портрет!
Федя, садясь за стол, даже не поднял головы.
— Мне глядеть нечего! Ленин снимался до революции, это художники нарисовали его портрет по старой карточке… Ты не уводи нас в сторону, лучше держи ответ перед комитетом!
Сеня Широких тоже сел за стол. Мокин раскрыл папку с бумагами.
— На повестке дня поведение Уварова!
Костя, Вера и другие комсомольцы застыли на скамьях. Уваров стоял в углу около кадки с замерзшим фикусом. В одной руке держал фуражку, в другой книгу.
— Какое поведение? — спросил он, пожимая плечами.
Мокин подул на озябшие руки.
— Ты, Уваров, не отказываешься от своих слов насчет философа?
Телеграфист положил на подоконник книгу, на книгу фуражку, зачем-то начал расстегивать куртку. Руки его дрожали. Вера заметила, что двух желтых пуговиц на куртке не хватает.
— Товарищи!.. Ребята!.. Нельзя же так… Это несерьезно!
Сморщенный лист фикуса упал Уварову на голову. Парень вздрогнул…
— По крайней мере, выслушайте меня… Ленин действительно великий философ, я в Петрограде на комсомольских курсах слушал лекции…
Должно быть, у Мокина застыли ноги, он постучал ботинком о ботинок.
— Значит, не отказываешься? Тогда есть предложение исключить Уварова из комсомола за оскорбление вождя мирового пролетариата. Кто за это?
И он сам первым поднял руку. Его поддержал Федя. Смазчик какую-то секунду медлил. К великому несчастью, он никогда и ничего не слышал о философах, но, чтобы не попасть впросак, проголосовал «за».
К столу подошел Уваров.
— Товарищи… Ребята!.. Да что вы?
— Твой вопрос еще вынесем на общее собрание! — строго сказал Федя-большевичок.
Телеграфист бросился к дверям, но тут же вернулся, взял с подоконника фуражку и книгу. Уходя, задел кадку с фикусом, несколько листьев со стуком упало на пол.
— Пропал! — тихо произнес Костя.
— Кто? — шепотом спросила Вера.
— Цветок!
Вере было жалко бежавшего к выходу телеграфиста. «А если и я скажу что-нибудь не так?»
Мокин придвинул к себе лампу, заседание комитета продолжалось.
— Вопрос такой: чем будем эту комнату отапливать. Последние дровишки сжигаем. Из укома пришло письмо…
Плохо разбирая едва видные на папиросной бумаге слова, Мокин читал:
«Дорогие товарищи! Наш союз на Дальнем Востоке является частной организацией и не может ничего получать для своих нужд от государственных органов…»
— Значит, так, — объяснил Мокин. — В воскресенье будем заготовлять дрова. Кто на коне, кто на себе повезет. Всяко придется. Комсомольцам явка обязательна, остальным желательна… Против нет?
Широких внес добавление:
— Кто не явится на воскресник, с того воз дров в пользу ячейки.
Постановление приняли единогласно. Мокин закрыл папку.
— Теперь моя информация…
Он встал и снял шапку.
— Сегодня в Осиновке похоронили комсомольца Капустина. В настоящий текущий момент мы окружены врагами, это надо помнить и никогда не забывать. Пока живут на свете капиталисты, мы не выпустим из рук винтовки. Будем сжимать ее крепко до самой мировой революции! Ночные дежурства пока отменяются, но военные занятия в ЧОНе будут три раза в неделю!..
После заседания комитета Костя подвел Веру к Мокину.
— Вот Вера Горяева, наша подпольщица. Заявление принесла.
Секретарь ячейки обрадовался.
— Давно бы так!.. Уже вторая деваха вступает. Скоро тысячи к нам придут!
Он прочитал заявление.
— Вопрос поставлен ребром. Ты, Вера, ходи на воскресники, на собрания, прояви себя. Пролетарскую дочь мы обязательно примем!..