— На политсуде был, вместе с тобой эсера на части резал!
— Не крути! Политсуд вечером, а днем что делал? — Митя показал небольшой листок. — На тебя заявление поступило. В церковь ходишь!
Смазчик снял шапку и как-то виновато присел на край скамейки. К нему придвинулся Федя.
— Ты, Сеня, будто из бани выскочил: красный-красный! Перед господом богом тебе стыдно? Грехи замаливал?
Сеня выщипывал мех из шапки.
— Я там, ребята, не молился!
— Не молился! — передразнил его Митя. — Дрова, что ли, в церкви пилил?
В ожидании ответа Митя шуршал бумагами, Федя рассматривал свои поношенные сапоги, на правом — подметка совсем отстала, деревянные шпильки ощерились, как зубы. Сеня молчал… Фикус у окна окончательно замерз, в бочонке торчал голый ствол, только на самой вершине безжизненно висел сморщенный желтый лист. На него и уставился молодой смазчик. Сене хотелось, чтобы лист скорее упал. «Упадет — скажу, не упадет — отмолчусь»…
— Долго тебя ждать? — спросил Митя.
Сеня поднялся, шагнул к цветку, подпрыгнул, сорвал лист, зажал его в кулаке.
— Ходил в церковь! Ну и что? Я ведь ни в бога, ни в черта не верю!
Федя перестал разглядывать сапоги, обернулся к смазчику.
— Разве церковь в кино-иллюзион переделали? Картины там показывают?
Сеня с ожесточением бросил лист на пол, подошел к столу.
— Вот что вышло, ребята…
Ни бог, ни богородица не повлияли на Семена Широких. Тут замешана одна девушка, Лена. Она давно нравится Сене, но родители держат ее строго, никуда не выпускают из дому. По воскресеньям девушка бывает в церкви, поет на клиросе. Сеня повадился ходить в храм божий, чтобы хоть там видеть Лену и после обедни провожать ее на Большой остров…
Никто не ожидал подобного оборота дел. Митя морщил лоб. На уездном съезде говорили о комсомольцах, посещающих церковь, таких без промедления исключали из ячеек. Но те верят в бога? А тут как быть? И что это церкви не закроют? Без них было бы легче… Сеня смотрит то на Митю, то на Федю. Они молчат, орешек оказался не по зубам. Наконец Федя придумал:
— Поручите мне проверить, я разберусь и с богом и красавицей Леной!
Выход из трудного положения хотя и был временным, но всех устраивал. Митя помнил поспешное исключение телеграфиста Уварова и боялся еще раз рубить с плеча. Федя в церковной истории смазчика видел что-то теплое, серьезное, необычное. Сеня надеялся, что проверка подтвердит его «сердечное заболевание», и тогда ячейка отнесется к нему снисходительно…
Все другие вопросы комитет решил быстро. Опечаленный заявлением, Сеня отправился в одну сторону, Митя и Федя — в другую. Друзья спустились к станции и пошли вдоль путей.
— А у меня Сенька из головы не выходит, — признался Федя. — Ты, Митяй, не нажимай на смазчика, у него любовь, а это тебе не танцы!
Митя зябко пожал плечами, сунул руки в карманы шинели.
— Любовь! Скажешь такое, даже смешно! Какая теперь может быть любовь!
— Какая? Самая настоящая! — Федя пнул подвернувшийся под ноги комок слипшегося снега, комок ударился о рельс и рассыпался. — Любовь нельзя разбивать. Во всем я тебя поддержу, а тут ни-ни!
— Давай погреемся! — неожиданно предложил Митя.
Он запрыгал на одной ноге, толкнул плечом Федю, тот качнулся и тоже по-петушиному набросился на товарища. Парни попрыгали, потолкались и пошли дальше. Митя сам вернулся к затеянному Федей разговору:
— Чудак ты! Любовь это что? Все себе да все для себя. Мы-то кто? Комсомольцы, а не гимназисточки, не мещаночки, нам нельзя.
Их догнал товарный поезд. Паровоз обдал комсомольцев паром, из-под вагонов пахнуло холодным ветром. Пока состав выстукивал свою песню, спорщики, повернувшись к нему спиной, молчали. Но вот промелькнул хвостовой вагон с кондуктором в тулупе на тормозе и стало тихо.
— Разве нам до любви в такое время! — Митя с усмешкой поглядел на Федю. — Война, кровь, разруха, голод, а ты о личном счастье кисель размазываешь!
Федя плотнее захлопнул полы своей матросской тужурки и ехидно ответил:
— По-твоему, любовь надо отложить до мировой революции? Сам-то небось сушишь сухари с Анной Васильевной.
Митя выдернул из карманов кулаки.
— А тебя сколько раз просил: не треплись! Я с Аннушкой познакомился просто так, как и ты!
— Со знакомства все и начинается! — подзадоривал Федя друга. — Опять ведь едешь к ней.
— Пойми ты, дурья голова, — волновался Митя. — Меня на съезде выбрали членом укома, я должен ехать по деревням и создавать там ячейки. В Осиновке мне делать нечего, я туда и не загляну!
Около водокачки надо было расходиться: Феде в депо на работу, Мите домой. Федя достал кисет с табаком.