— Берите, ребята, — крикнул он пленникам.
— У нас руки связаны! — послышалось в ответ.
Связанные лежали на полу. Федя бросил им свою винтовку, а на подоконник положил гранату. В эту минуту на улице около огорода показались два бандита в форме урядников. Приняв Сеню за своего часового, они крикнули ему:
— Добей красноперых!
Стоявший у окошка Федя наказывал Сене:
— Подпусти их ближе и бей в упор, чтобы не промазать!
Подобрав винтовку убитого часового, Федя выстрелил в одного из подбежавших богатыревцев, другого уложил Сеня. Но у ворот показались еще трое бандитов.
— Бросай гранату! — крикнул Федя товарищу.
Сеня, как советовал казак, стукнул гранату капсюлем о каблук сапога и кинул ее к воротам. Напуганные взрывом бандиты повернули обратно. Федя и Сеня зорко оглядывались по сторонам ожидая пришельцев с чужого берега. А из бани доносились крики:
— У нас руки связаны!
— Развяжите нам руки!
Только теперь юные разведчики заметили валявшуюся недалеко от бани железную ось, подняли ее и скоро сбили замок. Развязать руки пленникам было уже не трудно.
Тем временем отряд выгонял бандитов из домов. Некоторые, быстро отрезвев, успели спрятаться в надворных постройках, но их нашли. Суд был скорый и правый: бандитов расстреляли.
Убедившись, что с бандой покончено, Иван Фадеев скомандовал:
— По ко-ням!
На обратном пути молодые чоновцы, к удивлению Феди-большевичка, затянули уже слышанную им казачью песню. Подмигнув рядом ехавшему Сене, он сильным голосом подхватил припев:
Сеня петь не мог, он первый раз в жизни участвовал в бою и впервые видел перед глазами смерть…
Глава двадцать пятая
Враг у порога
Весь день пекло солнце. К вечеру сделалось пасмурно. Запыленные тополя и черемухи в палисадниках притихли. Но дождь так и не собрался, сухой земле не досталось ни капли. Накаленный воздух повис над поселком…
На военные занятия отец и сын шли вместе. Обычно разговорчивый и веселый, Тимофей Ефимович на этот раз всю дорогу до станции молчал. Костя еще с утра заметил, что отец чем-то обеспокоен, — угрюмый ходил по комнате, не брался за книгу, не играл с детьми. «Что-то неладно с ним», — подумал Костя, но с расспросами не приставал.
Когда поравнялись с порожним товарным составом, выведенным «Овечкой» на последний путь, Тимофей Ефимович замедлил шаг, начал присматриваться к номерам вагонов. Около теплушки с открытой дверью остановился.
— Вот что, сынок… Всякое теперь может случиться… Одним словом, если барон Унгерн прорвется к железной дороге, семьи коммунистов будут эвакуированы. Сам знаешь, мы с тобой… Вдруг я окажусь в поездке, так ты помоги матери быстренько собраться. Это наш вагон. Понял?
Конечно, Костя все понял. Как и другие комсомольцы, он знал, что где-то за Гусиным озером народоармейцы бьются с унгерновскими шакалами. Враг еще силен. И в тылу очень беспокойно. Банты бесчинствуют не только в пограничной полосе. Два дня тому назад недалеко от станции, на маленьком разъезде, какие-то гордеевцы устроили крушение пассажирского поезда… Такой он, текущий момент. Костя сразу почувствовал себя возмужалым, взрослым. Отец ему все доверяет. Но Косте доверяет и ячейка. Вчера его избрали в состав комитета. На собрании сам Блохин сказал: «Парень в комсомольском котле поварился, нашим духом пропитался. И кровь у него рабочая — не подведет!» Костя еще не сказал об этом отцу, ведь теперь вместе с Митей Мокиным надо отвечать за судьбу всех комсомольцев поселка.
— Я понял, папа! Я все сделаю!
Они пошли дальше, не говоря больше друг другу ни слова. Еще одна мысль сверлила мозг молодого Кравченко: «Не мешало бы и Веру тоже с мамой и ребятишками отправить, опасно тут…»
После трехчасовой строевой подготовки на площади чоновцы рассыпались по поселку: патрулировали улицы, охраняли водокачку, телеграф, паровозное депо.
Июльская ночь была душная. Тучи, сбившись плотно, как овцы в отаре, бродили по всему небесному полю, заслоняли собой звезды и луну. Часовые и патрульные напрягали зрение, вслушивались в темноту.
Трое чоновцев спустились с Крестовой горы к станции. Кузя и Пронька отпросились у Васюрки на водогрейку утолить жажду и смочить под краном потные головы, а сам он остался на дороге, недалеко от вокзального подвала, где помещался склад оружия. В ночной тишине ему почудился торопливый стук железа о железо. Стучат, кажется, в подвале. Неслышно ступая, Васюрка подошел к каменной лестнице. Часовым здесь должен стоять машинист Храпчук. Почему же он не окликнул? Неужели уснул старина? Васюрка безбоязненно опустился на три-четыре ступеньки. Дальше непроглядная темень.