Хлопнула дверь. Митя и Костя оглянулись. К столу решительно подходила девушка в красной косынке и сапогах. В правой руке свернутые и перевязанные веревочкой тонкое серое одеяло и подушка, в левой плетеная корзинка с крышкой. Положила на скамейку вещи.
— Здравствуйте! Здесь в комсомол принимают?
— Здесь! — ответил Митя и увидел, какие у девушки большие голубые глаза — чистое море.
Голубоглазая из кармана военной гимнастерки достала бумажку, подала ее Мите.
— Запишите меня!
— Это ты Лена и есть?
— Не уберегли вы моего Сеню! — девушка закусила губу, отвернулась.
— Не надо плакать! — тихо сказал Митя.
— Я не плачу! — Лена тряхнула головой. — Винтовку мне дадут? Я хочу на границу ехать!
— Дадут, когда время придет! — Митя взглянул на постель и корзинку. — От родителей, значит, ушла?
— А то как же!
— Мы тут вчера мозговали, — сказал Митя, — жить будешь у Веры Горяевой, в Заречье…
— Она с матерью, у них хорошо! — добавил, улыбаясь, Костя.
Мокин повертел в руках заявление.
— На границу, Лена, не сразу. Шамать-то что будешь? Мы тебя на телеграф ученицей устроим, жалованье — семь рублей серебром. Пока хватит…
Она забрала свой скарб и ушла в Заречье.
Через полчаса Митя и Костя были на партийном собрании. Прейс докладывал о текущем моменте… Унгерновских шакалов поколотили и прогнали в Монголию. Есть сведения, что барон Унгерн, выслушав отступившего от народоармейцев полковника Казагранди, самолично отрубил ему саблей голову… На территории Дальневосточной республики спокойствия еще нет. Надо смотреть в оба. Отец и сын Кравченко пристрелили каппелевского штабс-капитана Орлова, который вторично появился в поселке в надежде выкрасть оружие из чоновского склада и под видом кооперативного груза отправить его на Амур. Теперь известно, что учитель-эсер, прозванный учениками Химозой, использовал летние каникулы для личной связи с белогвардейской организацией, вместе с Орловым вернулся из отпуска и пытался проникнуть в склад оружия. Он же дал задание члену соучраба Кикадзе, в случае удачного наступления белых с востока, убить несколько комсомольских активистов. Химоза скрылся и разыскивается… В Осиновке кулаки напали на местный клуб, разогнали молодежь, тяжело ранили секретаря ячейки Андрея Котельникова. Вчера по этому делу арестован лавочник Петухов…
Как всегда, домой с собрания Тимофей Ефимович и Костя шли вместе. Оба они заметили, что эшелона, подготовленного на случай эвакуации семей коммунистов, на последнем станционном пути уже не было.
Федя-большевичок нанялся в батраки к зажиточному казаку. Надо было поддерживать коммуну, где он ел и пил, надо было подумать и о хлебе для матери. Казак оказался вроде того, который помог комсомольцам спасти от смерти двух товарищей и стрелял с крыши в бандитов. Он увез Федю на сенокос в широкую падь Удыча.
А через три дня Федя попал в сложный переплет.
В полдень хозяин заметил облако пыли на дороге.
— Гляди, Федька, какой-то отряд идет! Может, банда, а ты комсомолец… Прячься!
Бежать было поздно, и Федя юркнул в балаган. Казак быстро забросал его потниками, шубами, а сверху положил еще хомуты и седло.
Отряд свернул к некошеной траве покормить лошадей. К балагану подъехал один всадник.
— Здорово, станишник!
— Здорово, служба!
Заваленный одеждой и сбруей, Федя слушал едва доносившийся до него разговор и понял, что хозяин и приезжий давно знакомы. «Пропал я теперь».
А беседа около балагана не затихала.
— Откуда едете? — спросил казак верхового. — Вроде бы из-за границы?
— Сейчас нет… Тут недалеко красноперые потревожили нас малость, мы к родным местам подались.
Всадник спешился и сказал:
— Говорят, тут у тебя комсомолия какая-то работает.
Федя замер под поклажей, стараясь услышать ответ хозяина.
— Есть один шпингалет… Недавно я его домой за харчами отправил… А вы не боитесь, что коммунисты накроют вас?
— Чего бояться?! — отозвался бандит. — Атаман за границей большое войско собирает, а мы пока здесь отсидимся. Ты бы, станишник, дал мне коня какого получше!