Толпа плотнее окружила подводу. Кузя снял фуражку, прибавил голосу.
Кто-то из мастеровых крикнул:
— Складно получается! Молодец, Рыжик!
Это еще больше воодушевило Кузю. Он нагнулся к Дуфару, взял его под мышки и поставил рядом с собой. Стихотворение читалось легко, с подъемом.
Тут Кузя сделал маленькую передышку, взмахнул фуражкой, последние строки стиха произнес громче, чем предыдущие:
Пронька шевельнул вожжами, подвода тронулась, толпа двинулась следом, все увеличиваясь и увеличиваясь.
На другой улице задание ячейке выполняли Васюрка и Ленька Индеец. Они остановили лошадь около дома машиниста Храпчука. Летучий митинг открыл Васюрка:
— Все должны помогать голодающим. Вот мы с братишкой целую неделю не будем есть вечерами потому, что я отдал свой трехдневный заработок на борьбу с голодом!..
Более обстоятельную речь произнес Ленька. Она была первой в его жизни и очень удивила жителей Заречья. Давно ли сын смазчика Карасева бегал босиком, играл в бабки и лапту, лазил в чужие огороды, а сейчас как взрослый говорит о серьезных делах.
Ленька только что вернулся из школы, поэтому поехал с Васюркой в своем обтрепанном японском кителе, казачьей фуражке и новых ичигах. Речь, написанную Костей Кравченко, он выучил заранее, но, увидев перед собой людей, оробел. С минуту не знал, что сказать, потом заговорил громко и спокойно. Слушали его с большим вниманием. Как же, Ленька — и вдруг такая речь! Машинист Храпчук стоял в толпе среди соседей и, кивая на оратора, тихонько говорил:
— Был Ленька, да весь вышел! После революции это — комсомолец, государственная башка. Как толкует, как толкует, чертенок!..
Ленька выкрикивал с телеги:
— Что я вам скажу… Друзья познаются в беде. Не забывайте, что в первой половине этого года Совроссия из своих скромных запасов выкроила по-братски для Дальневосточной республики…
Цифры он знал наизусть.
— Хлеба 74 тысячи пудов, соли 7800 пудов, овса 11 216 пудов. Разве мы теперь не поможем России? Поможем!..
Костя и Вера ходили по избам. По совету Блохина, они рекомендовали всем побывать на фотовыставке в нардоме, объясняли, что комитет помгола принимает не только продукты, но также золотые и серебряные вещи, их продадут и на вырученные деньги купят в деревне хлеб. Вера заносила в подписной лист фамилии, а Костя складывал в железную коробочку серьги, брошки, кольца.
Шла неделя сухаря…
Глава двадцать восьмая
Темные силы
В то сентябрьское солнечное утро Андрей Котельников шел по улице Осиновки без фуражки. Рана на голове заживала медленно. Хотя он и поднялся с постели, но повязку еще носил, по ней секретаря сельской ячейки узнавали издалека.
Из ворот петуховского дома выглянул Мизинчик и крикнул:
— Эй ты, большевистский выродок, скажи своим комсомольцам, чтобы по ночам во дворах не шарили, а то…
— А то что? — остановился Андрей.
Мизинчик презрительно сплюнул сквозь зубы.
— Ежели родитель мой голову тебе только проломил, то я ее совсем оторву и собакам брошу!
— Стоял бы ты в огороде да пугал воробьев, а мы не из пугливых, — огрызнулся Андрей и, не оглядываясь, свернул в переулок.
Еще вчера он вместе с Анной начал писать отчет о работе ячейки. Уком комсомола прислал вопросник, на который надо было дать ответы. Анна уже ждала Андрея, разбирая за столом какие-то бумаги.
— Садись! Следующий вопрос: сколько и чего собрано в пользу голодающих? Ты подсчитал?
Андрей посмотрел на свои записи.
— 73 пуда и 7 фунтов хлеба разного в зерне!
— Маловато! — сказала Анна, откладывая в сторону ручку. — Надо общую сходку собирать, еще поагитировать!
— Прибавь 68 пудиков урожая с комсомольской десятины, наш хлеб тоже в Россию пойдет, а мужиков агитировать боязно. — Андрей обеими руками потрогал перевязанную голову. — Перегнули мы вчера палку!..