Время же всё не наступало. Датчане вступили в Шлезвиг и разорили Теннинг. Фридрих позорно бежал. Он отдал себя под покровительство своего названого брата Карла. Карл во всеуслышание объявил:
— Я беру вас — тебя и Голштинию, твою страну, — под своё покровительство, чего бы мне это ни стоило. Готов даже поступиться короной ради братской дружбы. И пусть только датский король сунется, я покажу ему, на чьей стороне сила.
Но датский король не убоялся и сунулся. Он-то полагал, что за ним сила: Август Сильный с Саксонией и Польшей и Пётр с реформированным российским войском.
Назревала война. Король горячился:
— У меня самое сильное войско. Я сокрушу Данию. А заодно и Августа с его Саксонией и Польшей, и русского медведя Петра.
— Ваше величество, остерегитесь. У этого русского медведя неисчислимое войско, слышно, он его модернизировал по европейскому образцу, — один за другим выступали сенаторы в риксдаге, и их красноречие, их аргументы готовы были, казалось, тронуть каменное сердце. Но сердце Карла было твёрже камня. Оно было выковано из прочнейшей шведской стали. Он жаждал войны. Он чувствовал в ней своё призвание.
И тут на сцену выступил лифляндский рыцарь капитан Иоганн Рейнгольд фон Паткуль. Родом из Риги, он отличался столь же непреклонным, энергическим и жестоким темпераментом, что и Карл. Нашла коса на камень! Он обвинял короля в низвержении рыцарства, в многочисленных обидах, которые чинят его наместники в Лифляндии, прежде всего её генерал-губернатор граф Гастфер.
— Король разорил всех нас, а теперь ещё затевает войну, которая погубит Швецию! — ораторствовал он в риксдаге. — Такой король, у которого за душой нет ни одного дела, должен быть отстранён от власти! Я первый подыму руку за его свержение!
Такие речи в стенах риксдага! Тут даже противники короля, которых становилось всё больше под угрозою войны, ополчились на дерзеца.
— Долой! Это изменник! Судить его королевским судом!
Паткуль был обвинён в государственной измене и приговорён к смертной казни.
«Какая жалость, — размышлял король, — что такой смельчак не на моей стороне. Как бы я хотел с ним сойтись. Это не то что бессильные старцы, брызгающие слюной. Этот готов идти на всё. Ведь он же не мог не понимать, чем ему грозят такие речи в стенах риксдага и на площадях Стокгольма. А теперь его повесят. И я даже не смогу его помиловать... А как горяч, как дерзок ».
Но Паткуль не ждал, когда его схватят и потащат к виселице. Он скрылся, и след его затерялся. Говорили, что его видели в Курляндии, говорили, что в Лифляндии он возбуждал местное рыцарство к восстанию и отделению от Швеции. Потом его видели в Бранденбурге, в Дрездене. И всюду он настраивал короля, герцога и курфюрста против Швеции, против Карла.
— Мальчишка! Что он может? Только произносись воинственные речи.
За голову Паткуля была назначена солидная награда. За ним охотились шведские агенты. Но всё было тщетно: он ловко уходил от всех преследователей.
Более всего понимания он нашёл у Августа Сильного. В своих мемориалах, поданных Августу летом 1698 и весной следующего года, он писал: «Легче и выгодней склонить... два кабинета — московский и датский, равно готовые отторгнуть у Швеции силою орудия то, что она отняла у них при прежних благоприятных обстоятельствах и чем до сих пор незаконно владеет... в трактат будет внесено обязательство царя помогать его королевскому величеству деньгами и войском, в особенности пехотою, очень способною работать в траншеях и гибнуть под выстрелами неприятеля, чем оберегутся войска его королевского величества... Кроме того, трактатом необходимо в известных случаях крепко связать руки этому могущественному союзнику, чтобы он не съел перед нашими глазами обжаренного нами куска, то есть чтобы не завладел Лифляндиею».
— Начните с Риги, — говорил он Августу. — Её гарнизон малочислен, а укрепления слабы. Я отлично осведомлен об этом, так как служил в тамошнем гарнизоне. А Рига, как вы понимаете, лакомый кусок. Она легко достанется вам, а вслед за нею остальная Лифляндия.
«О, Рига, старый, богатый ганзейский город!» — Август был восхищен. Паткуль же всем своим видом — сильным, словно вырубленным из камня лицом, горящими глазами, красноречием чисто ораторским, просвещённостью и начитанностью, — способен был убедить и не такого. Вдобавок он знает все слабые места рижской крепости, и город легко достанется нам.